размера не хватило. Вот и народились странные недосущества, которые еще и стареть категорически не желают. Джуда тоже до сих пор можно принять за студента, хотя ему скоро тридцать. И Варя была очень хрупкой, настолько, что я – хоть и не громадный монстр – в постели поначалу боялся ее раздавить.

– Так как вам текст? Понравился?..

Риночка неколебимо верит: главный редактор тоже читает ее книги, как же иначе? Многие авторы верят. А полностью и без пропусков читаю я только Lux in tenebris, Женю, Данькина с его самураями и Варю. Для всего остального у меня диагональ и чужие глаза. Не потому, что пренебрегаю, просто время. Большинство аргусовских книг попадают мне в руки только после выпуска или вообще уже после доптиража. И спасибо команде: кажется, ни разу еще, взяв свежий томик, я не отбрасывал его с полным ужаса риторическим стоном «Кто это издал?».

– Очень хороший. – Понятия не имею, что она там написала, но Динке доверяю, поэтому вру бесстрашно и убедительно. – Необычные образы. Кинематографичные. Нужно будет подумать, нельзя ли с кем-то зацепиться из знакомых продюсеров насчет экранизации…

Я жду, что Риночка с ее нетфликсовскими мечтаниями немедленно загорится и начнет расспрашивать, каких таких продюсеров я знаю, не знаком ли с Цекало, что думаю о грядущем «Гоголе» и прочее. Но почему-то она не отвлекается и продолжает невинно меня пытать:

– А как вы думаете… повзрослее обычного?

Ой-вэй. Скашиваю глаза, совсем как засыпающийся на экзамене студент. Абсурдная неловкость в духе «Профессор, конечно, лопух, но вопрос при нем, при нем…» [23]. Динка старательно мотает головой: нихрена, нихрена не «повзрослее», всё та же пронзительная подростковость выпирает за серьезными темами и трагичными историями. Но такое сказать – чересчур, Риночка расстроится. И вместо этого я опять виляю чуть вбок:

– Что вы имеете в виду? Текст достойный и сильный. Ваша аудитория его полюбит. Тем более, сами понимаете, птичья тема очень цепляет. Все мы немного птицы.

– «Все мы немного птицы»? – эхом повторяет она. – Как красиво.

Вроде бы в этот раз у меня получилось. Ее лицо проясняется. Теперь уж Риночка не усомнится, что текст я прочел, раз родил умную, годящуюся в статус для соцсети фразу. А ведь это не о молодежном романе «Просто птицы». И не о ней, и не о ее юных читательницах, фотографирующихся на крышах и в заброшенных зданиях. Все мы немного птицы, грязные больные голуби, теряющие перья на проводах. От голубей нас отличает, кроме бескрылости, одно: когда товарищ издыхает на асфальте, мы не склевываем разбросанные вокруг его трупа хлебные крошки. Мы вызываем полицию, проводим расследование, деваем куда-нибудь тело. А уже потом – продолжаем клевать крошки. До следующего трупика, завернутого в целлофан.

– Можем поставить на обложку. Как слоган. – Подмигиваю, внутренне содрогаясь от необъяснимой тошноты. – Если нравится.

– Да, давайте, ура! – Она хлопает в ладоши. Нехарактерный жест, нахваталась, наверное, у собственных детей. – Павел… я давно хочу сказать. Вы замечательный. И… и… – Бегают волоокие глаза, она явно смутилась, колеблется, наконец решается. – Павел, я репостну. Обязательно репостну информацию про ту преступницу. У меня много читателей. А вы… вы смело поступили! Я и не думала, что вы настолько защищаете своих авторов, их честь, да вообще правду и правосудие! Вы…

Не защищаю. Только опаздываю к ним и потом хороню. Ведь я мог успеть, мог, и ничего бы… ничего. Но я вытесняю эту мысль, как вытеснял раз за разом.

– Она еще не преступница, скорее свидетель. И это не моя инициатива.

– Неважно, я… Да, правда, неважно. Извините, что влезла.

Наверное, она споткнулась о пустое выражение моего лица. Замолкает, сцепляет пальцы в замочек – на безымянном блестит робко ободок обручального кольца. Риночка, милая, езжай домой. Риночка, я же знаю: запись о розыске ты репостнешь, но забыть, что Варе открыли дорогу в заветный «Свет…», а тебе пока нет, не сможешь. И о том, что мы любили ее в твоем представлении сильнее, тоже, хотя продаетесь вы одинаково, нет, у тебя даже допы суммарные уже больше. Ты даже в письме недавнем, прося в очередной раз личную серию, написала: «Я, конечно, не ваша Варвара, но…» У нее, кстати, серии так и не было, но она все равно тебе не нравилась. Это нормально. Авторская конкуренция вообще нормальна, и то, что ты в Варином стиле одну книгу попыталась написать, – нормально, и то, что не получилось, а получилось по-твоему, – нормально, ведь ты тоже наша яркая звездочка. Ненормально – делать теперь семикопеечные глаза. Я же не заставляю. Мы все часть семьи, но семья слишком большая, чтобы каждый любил каждого и скорбел о каждом. Кто-то всегда может отбиться, потеряться, а то и оскалиться… как мальчик тот, дьяволенок, еженовогодно вселяющийся в телеэкраны. Мальчик, которого зовут Кевин.

Пост – короткий, с фотороботом и текстом в духе «Разыскивается для выяснения обстоятельств гибели нашего автора Ваниллы Калиостро, звоните туда-то» – появился в корпоративном инстаграме в 8:00. Успел и разлететься – на удивление многие используют замороченное приложение для репостов. Комментарии я велел отключить, понимая: ничего хорошего и содержательного мы там не увидим. Мы второй раз за полмесяца нарушили негласное правило: маркетинговые инструменты должны, развлекая, продавать, а не грузить. Люди болезненно относятся к тому, что нарушает их иллюзию покоя. Среди пестрых книжных подборок, смешных цитат о чтении и описаний новинок им хватило одного поста о Вариной смерти – тогда они несли соболезнования в личные сообщения. Теперь еще и фоторобот, и тревожный текст, и колючие цифры ментовского номера. Немое напоминание: «Сегодня она – а завтра, может, и вы». В директ сыплется раздраженное «С каких пор издатели делают работу органов?». Когда это увидит Горыныч – он может, у него две головы из трех инстаграмно-продвинутые, – со мной, SMM-феей Ладой и допустившим «розыск» Харитоном будут разговаривать. А когда дойдет до начальства Дмитрия, разговаривать будут уже и с Горынычем в том числе. На ином уровне.

Джуд тоже разместил публикацию, ничего не приписав. Зато вчера он подогрел аудиторию: вывесил селфи в грязной электричке, а под ним вместо традиционной демагогии о совести, смелости и взаимопонимании прицепил неожиданно цитату, горькую и дымную. Не свою.

– Волки на солнце? – Блеснули темные, навыкате немного глаза под тяжелыми и плавными дугами бровей. – А волки тем не дают покоя, кто правду ищет; немало их, так что, щенок, не бойся. Ослепительные волки… – Махно схватил палку, вывел ею злую дугу в воздухе, швырнул в костер, и тот зарычал, как подхлестнутый зверь. – Не пой мне о волках, знаю…

– Знаете? Вы, вы? – Не верилось, в горле шиповником разрослась эта правда. Одним