но хоть теплым следам. И, к слову, чтобы никто не получил по репе, ни ты, ни господин полицай. Чтобы…

– А если результатов не будет? – В этом я, если честно, уверен.

– А тогда в мире нет справедливости, – и говорит он это без паузы, без запинки. Верит.

Я бью кулаком по столу. Пара пестрых макетов обложек подпрыгивает.

– Ты что, не знал, что ее нет? – В голове не укладывается, что я задаю вопрос этому здоровому лбу. – Тебе лет-то…

– Хочу проверить. Вдруг целых двадцать девять я заблуждался?

Оба молчим: он опять зевает, а я пытаюсь восстановить дыхание. Я же вижу: пост распространяется. И я знаю: больше глаз – больше шансов. Бесконечные обезьяны начали работу, а на самой высокой ветке, угукая и потрясая одиноким бананом, восседает мой VIP-автор Джуд Джокер. Что в этом обезьяннике буду делать я – попытаюсь ли остановить орущее стадо разумных бандерлогов или уподоблюсь Каа, – нужно решать быстро. И я решаю.

– Откуда у тебя доступ к ее аккаунту?.. – спрашиваю мягче, тише и добавляю: – Извини. Перегнул. Просто это за гранью добра и зла, я староват для такого.

– Да Мара-ат, – с готовностью откликается Женя. – Наш с Варькой общий приятель-хакер, хахаль ее давней подружки. Инстаграмы вообще ломаются легче легкого. У Варьки я и пароль примерно знал, мы самым простым методом его подобрали…

– Откуда ты мог его вынюхать?

Даже я не знал. Да мне и не было нужно, пароли для меня равны нижнему белью.

– Она упоминала, что ее пытались ломать какие-то хейтеры и она сменила пароль, когда работала над тем твоим хтоническим американским проектом. И я примерно догадывался, чье имя она использует… Ну помнишь же хтонь?

Хтонь… Конечно. Я не могу не помнить. Хтонь была тем еще опытом, если не сказать, простите, экспириенсом. Хорошо, что о ней мало кто знал. И новая – нынешняя – выходит, пришла по ее следам?

– Да. Конечно, помню.

– Ну во-от же. Я молодец!

– Нет. Имей, пожалуйста, в виду, что мне очень не нравится то, что ты сделал.

– Буду. Был готов. Только не пизди меня, все-таки я твой золотой гусь.

Вздыхаю. А он, паскуда, цинично ржет.

– А ты отключи комментарии. Если не заметил… там уже с десяток сумасшедших обращаются к Варе. Что-то у нее спрашивают. Какой-то идиот даже уточнил, закончит ли она «Волков». Остальные просто пишут, что скучают, и признаются в любви.

– Опа…

Джуд смеется, но теперь это не самодовольный, а нервный, надломленный смех. Хайпануть письмом с того света – одно. Получить на него ответы – другое, спросите одного из авторов «12 стульев». И представлять, какие эмоции от ложного «возвращения» были у тех, для кого Варина смерть – утрата почти личная, – наверное, тоже неприятно. Особенно специалисту по эмоциональному интеллекту.

– Пионер, что ты сегодня положил на свой диплом? – Я потираю лоб. Пусть не мне одному будет гадко и жутко.

– Да-да, видимо, то самое, нефритовое. Вот это я козел… – Он кашляет, голос глохнет. – Да, Паш. Конечно. Я их выключу.

– Хорошо. Пока.

Мы, кажется, отсоединяемся одновременно, и, откинувшись на спинку стула, я закрываю глаза. Мимо проходит Динка – прямая, спокойная, хвостик качается, глаза сухие. Садится. Начинает возиться с макетом: скреплять что-то. На меня не глядит, ни на кого не глядит.

– Риночка ушла, Диныч?

– Ушла. – Все же зыркает волчонком. Очень несчастным волчонком.

– Дина, это не я. Клянусь… – вижу странное, страшное это выражение, дикую, нелепую для взрослой девочки надежду и гашу ее, гашу скорее, как опасно упавший окурок каблуком. – Но и не Варя, разумеется. Это Женя Джинсов. Он считает, что так подстегнет поиски.

– Ясно. Удачи.

Дина опять опускает голову низко-низко. Я тоже делаю вид, что больше на нее не смотрю, но кошусь, кошусь то и дело, потому что все могу предсказать. «Ясно» – слово из четырех букв, но в четырех буквах много всего. И «я разочарована», и «мне больно», и «глаза бы мои вас не видели», и нескончаемые потоки проклятий, и «почему в мире все так?».

Ясно. Она еще и верующая: Иисус в медальоне на шее, Иисус на рабочем столе – каково ей?

Динка все-таки поворачивается к будто онемевшей, часа два уже ни слова не говорившей Дане. Та сосредоточенно читает верстку за корректором. Только и видно за немытыми волосами усталые глаза, узенькую линию недвижных губ. Даны не существует – для Динки, для меня, даже для самой Даны.

Динка попрощалась с детством, у Динки нет проблем с посылками и следствиями. Динка ничего не скажет, вот она уже и не смотрит, старательно уходит в дела, а вскоре – где-то час спустя – достает из ящика зефирки и всех начинает угощать. Но в ту секунду, пока мое ясное солнце смотрело на живую, болючую мою бледную луну, – обвинила. Во всех грехах. В том, что Джуд – Данин автор, в том, что Джуд в принципе родился на свет, в том, что Джуд сделал то, что сделал, ни у кого не спросив и ни о ком не подумав. Но ведь он думал.

Он думал о Варе. Как и я, а может быть, больше, чем я. Их не связывала любовь, но связывали буквы, слишком много букв, а такие связи оставлять в прошлом особенно трудно.

– Диныч… – зову тихо. – Перерыв. Идем пить чай.

Мы успеваем только дойти до кухни. Поставить чайник. Засыпать в керамическое нутро его младшего брата лавандовые цветки. Нам звонят. Мне. Шухарин. «Дима».

– Посты можно удалять. Мы ее нашли. Спасибо.

Нескольких часов хватило. А сколько было шума и сколько вытекло гноя.

Внутри распускается лавандовыми цветками хтонь.

Однажды на ММКВЯ – Московской международной книжной выставке-ярмарке – мы случайно познакомились с американкой. Дама была приятная, умеренно молодая, обитала, как и все иностранцы, в гостевом зале и постоянно что-нибудь теряла. Впервые я нашел ее мобильник, во второй раз – документы, наконец – сынишку. В четвертый раз мы столкнулись в «едальной» зоне, где я мужественно уступил ей свою пиццу: спецгостем выставки была Италия, так что повара готовили потрясающую «Маргариту», и Дженнифер Сильвер чересчур проворно схватила очередной благоухающий базиликом заказ, хотя вообще-то он был мой. Видимо, очень проголодалась. Она меня узнала, мы посмеялись и пошутили по-английски, поели в итоге тоже вместе.

Все эти казусы случились в первый же, еще подготовительный день. В следующие мы уже ходили друг к другу в гости, преодолевали языковой барьер, делились едой и идеями. Дженни – кофейно-кудрявая афроамериканка – была очаровательна, демократична и дружелюбна. После ММКВЯ мы обменялись адресами, и она отчалила, но спустя пару дней нашлась на фейсбуке.

Мы стали переписываться. И вот однажды Дженни предложила «Аргусу» в рамках международной культурной