я не продвинулась ни на шаг. Наверняка помог бы откровенный разговор с сыном Боба, но мне было страшно даже заикаться об этом Косте.

Я вдруг в полной мере осознала, в каком напряжении живу в последнее время, как мне все надоело… Хватит расследований хотя бы на сегодня, имею я право раз в жизни просто погулять и проветрить голову? И ноги сами понесли меня от магазина в сторону речки…

* * *

Минут двадцать я прохаживалась вдоль берега, пустынного по случаю первого рабочего дня недели. Желанного расслабления не наступало, я никак не могла заставить себя просто слушать пение птиц, жариться на летнем солнышке и вдыхать ароматы полевых цветов. Перед мысленным взором четко вставала новая строчка с симптомом «Резкая смена настроения», напротив которой мое неуправляемое воображение раз за разом ставило размашистую галочку.

И правда, с чего это я так загрустила? Видимо, сказалось напряжение последних дней, ведь, если вдуматься, они слились в сплошной, без конца и края, стресс. Одно убийство Живчика чего стоит! Кстати, я совершенно забыла о сфотографированном адресе на зажигалке, надо бы попросить Аню «пробить» его по Интернету. Заодно проконсультируюсь с ней насчет удрученного состояния…

Я вытащила телефон, но, увы, мобильная связь в который раз пропала, и связаться с подругой не вышло.

Оставаться одной в таком мрачном расположении духа не хотелось, и я решила подняться от речки к церкви, благо передо мной маячила довольно четкая тропинка. Я и косынку с собой очень кстати прихватила, чтобы волосы не выгорели на солнце! Пообщаюсь со священником, если получится. Вдруг он расскажет что-то об Аникеевых, ведь вдова Боба так активно помогала в восстановлении церкви…

Вскоре я уже медленно брела по дорожке вдоль старых крестов и древних надгробий. Полустертые от времени надписи, едва различимые буквы, покосившиеся ограды…

А это что такое? Передо мной вдруг возник необычно высокий и крупный для подобного кладбища памятник из темного, искрившегося на солнце гранита. «Под камнем сим погребена… чьей милостью… жития ее было 55 лет…» – Похоже, какая-то богатая благодетельница прихода, скончавшаяся еще в девятнадцатом веке.

Я наклонилась, пытаясь разобрать текст, да так и осталась стоять, когда совсем рядом послышались вполне современные и резкие голоса.

– Ты уж урезонь его, передай, пусть заткнется, иначе хуже будет – всем, – многозначительно подчеркнув последнее слово, изрек кто-то. – Сейчас такая ситуация, мы должны держаться вместе. Сам понимаешь, объявились эти беспредельщики, ни перед чем не остановятся. А он только все портит, как ты когда-то…

– Я давно уже ни во что не вмешиваюсь, – вздохнул другой человек, и я узнала голос священника. – И он прав. Меня-то вы умело заткнули в свое время, просто руки выкрутили, людям угрожали, а ему терять нечего. И некого.

У меня затекла спина, и я осторожно опустилась на корточки, надежнее спрятавшись за памятником. Что же происходит в этих краях, если кому-то вздумалось грозить даже священнику! Или мне просто почудилось? Я снова обратилась в слух.

– Насчет «некого терять» – еще большой вопрос, дошли до меня кое-какие разговоры… Есть у него человечек близкий, который может пострадать, если он не уймется, – гаденько захихикал первый. – Нет-нет, не смотри на меня так, зачем сейчас раскрывать все карты? Просто передай ему слово в слово: не прекратит рыпаться – кое-кому будет очень плохо. Он сразу поймет, не дурак, поди… Мы не убедим, так другие – точно.

– И когда же вы угомонитесь, ироды? – Меня потрясло отчаяние, окрасившее голос отца Вениамина. – Все эти годы я надеялся, что вы уберетесь отсюда! Ты ведь мне обещал, еще пятнадцать лет назад! А теперь совсем страх потеряли? Зачем убили того беднягу, журналиста?

Ого, кажется, я наткнулась на что-то по-настоящему интересное! Выходит, священник в курсе, кто прикончил моего коллегу? Сердце оглушительно заколотилось, и я несколько раз вдохнула, силясь успокоиться. Потом осторожно выглянула из-за памятника: священник высился лицом ко мне и, негодуя, взирал на седоватого человека среднего роста в джинсовой рубашке.

– Мы? Совсем с ума спрыгнул? – по-хамски бросил первый, кажется, искренне возмущенный подозрениями. – Всякое на нас висит, но чтобы «мокрое» дело – ни в жизнь… Да, было одно исключение, и виновник на том свете давно, сам знаешь. Об этом и толкую битый час: того журналюгу завалили беспредельщики, не мы! А начнем рушить то, что создавалось годами, они всех догрохают, и твоих тоже! Так что подумай – и щенку тому передай…

– Передать-то передам… – неожиданно уступил отец Вениамин, видимо, сытый по горло угрозами и желавший побыстрее отвязаться от наглеца. – Ладно, хватит разговоров, тебе пора.

Судя по тому, что голоса стали удаляться, священник с собеседником двинулись вперед по дорожке. Набравшись храбрости, я снова выглянула из-за памятника: так и есть, метрах в пятнадцати от меня еще маячили две спины. Посидев за крупным куском гранита еще минуты две и убедившись, что те двое направились к выходу с территории кладбища обходным путем, продолжая по дороге беседу, я быстро, пригибаясь, добежала до ворот, выскользнула наружу и понеслась вперед что было мочи…

* * *

– Свет очей моих, Рита, могу ли я иметь счастье побеседовать с тобой после ужина? – Костя впервые за время знакомства назвал меня по имени, но его слова сочились таким ядом, что это явно не сулило мне ничего хорошего. Даже Маша изумленно воззрилась на отца, и он поспешил ее успокоить: – Иди, дочка, посмотри свои мультики, а потом Рита расскажет тебе на ночь сказку.

– Правда? – просияла девочка, пока я в недоумении хлопала глазами.

– Чистая правда, Машенька, она – мастерица по этой части, – все так же издевательски пропел папаша, снова превратившись в грозное подобие Халка. – Сказку про одну неугомонную барышню, которая постоянно совала везде свой любопытный носик.

– Про принцессу? – не отставала крошка.

– Конечно. Про бессовестную принцессу, врушку и нахалку, которая в итоге поплатилась за свое поведение.

– Легкое? – не преминула уточнить Маша.

Ну почему, ради всего святого, из истории про нимфу она запомнила не деревца и зверьков, а именно это?

– Ага, – осуждающе кивнул Костя. – Легче не бывает.

На этом мое ангельское терпение вполне ожидаемо лопнуло. Додумался – срывать на мне плохое настроение, да еще в присутствии ребенка! Утром ведь общались спокойно, что же изменилось за несколько часов?

– Не переживай, Машенька, папа шутит, – поспешила я утешить девочку и, вложив в голос все отпущенное мне природой ехидство, объявила: – Это будет сказка о доброй невинной принцессе, которую оклеветали жестокие люди. И о злом сварливом великане, который ненавидел бедняжку, всячески ее обижал и даже пытался