Их голоса стихли в отдалении. София продолжала смотретьмолящим взглядом на отца, но тот уже взял себя в руки и был спокоен ивраждебно-холоден.

— Ты прекрасно использовала свои возможности, София, —произнес Филип и вышел из гостиной.

— Какие жестокие слова! — воскликнул я. — София…

Девушка протянула руки ко мне, и я обнял ее.

— Тебе пришлось нелегко сегодня, милая.

— Я их хорошо понимаю, — сказала София.

— Этот старый черт, твой дедушка, не должен взваливать натебя такое бремя.

София выпрямилась.

— Он верил: мне это по силам. Значит, действительно посилам. Только… жаль, что Юстас так обиделся.

— Он скоро отойдет.

— Ты думаешь? Он очень долго и очень болезненно всепереживает. И мне страшно неприятно, что отец так уязвлен.

— Зато с твоей матерью все в порядке.

— Нет, она тоже не в восторге. Конечно, малоприятновыпрашивать у дочери деньги на постановку спектаклей. Вот увидишь, и глазомморгнуть не успеем, как она заведет разговор о постановке «Эдит Томпсон».

— И что ты ей ответишь? Ведь если ей это доставляет радость…

София высвободилась из моих объятий и вскинула голову:

— Я отвечу «нет»! Пьеска дрянная, и эта роль не для мамы.Финансировать «Эдит Томпсон» все равно что выбрасывать деньги на ветер.

Я тихо рассмеялся не в силах сдержаться.

— В чем дело? — подозрительно осведомилась София.

— Я начинаю понимать, почему дедушка оставил деньги именнотебе. Ты пошла в его породу, София.

Все это время я сожалел единственно о том, что при этихзахватывающих событиях не присутствует Джозефина. Она получила бы колоссальноеудовольствие от происходящего.

Девочка быстро шла на поправку, и ее возвращения из больницыожидали со дня на день. Но тем не менее она все-таки опоздала к еще одномуважному событию.

Как-то утром, когда мы с Софией и Брендой прогуливались вдекоративном садике, к дому подъехала машина. Из нее вышли Тавернер и сержантЛэмб и поднялись по ступенькам в дом.

Бренда замерла на месте, не сводя испуганного взгляда смашины.

— Эти люди… — пролепетала она. — Они вернулись… А я думала,все уже позади… — Женщину била мелкая дрожь.

Бренда присоединилась к нам с Софией десятью минутамираньше. Зябко кутаясь в шиншилловую шубку, она сказала:

— Я просто сойду с ума, если не пройдусь немного по свежемувоздуху. Только сунешься за ворота, как со всех сторон напрыгивают репортеры.Такое ощущение, что дом осажден. Сколько времени это может продолжаться?

София предположила, что репортерам скоро надоест сторожитьдом, и добавила:

— Вы же можете выезжать в машине.

— Я же сказала, мне нужно пройтись по свежему воздуху, —раздраженно заметила Бренда и тут же резко поменяла тему разговора: — Выувольняете Лоуренса Брауна, София. Почему?

— Юстас будет продолжать образование в университете. АДжозефина уезжает в Швейцарию.

— Но Лоуренс очень расстроен. Он чувствует, вы не доверяетеему.

София не ответила — и как раз в этот момент к дому подъехаламашина Тавернера.

— Что им надо? — бормотала Бренда, мелко дрожа всем телом. —Зачем они приехали?

Я-то сразу догадался, зачем они приехали. Я не сообщал Софиио найденных письмах, но знал: они переданы главному прокурору.

Тавернер вышел из дома, пересек подъездную дорогу инаправился через лужайку к нам. Бренда задрожала сильнее.

— Что ему надо? — нервно повторила она. — Что ему здесьнадо?

Приблизившись к нам, Тавернер официальным тоном произнеснесколько традиционных фраз:

— У меня есть ордер на ваш арест… Вы обвиняетесь вотравлении Аристида Леонидиса, имевшем место девятнадцатого сентября сего года.Должен предупредить: каждое произнесенное вами слово может использоваться насуде как свидетельство против вас.

И тут Бренда просто обезумела. Она завизжала. Она вцепиласьв меня, истерически крича:

— Нет, нет, нет! Это неправда! Чарлз, скажите им, что этонеправда! Я этого не делала! Я ничего не знаю! Это заговор… Не позволяйте имувозить меня! Это неправда, говорю вам! Это неправда… Я не виновата!.. Это былоужасно, невыразимо ужасно. Я старался успокоить Бренду. Я с трудом отцепил отсебя ее руки. Я обещал ей найти хорошего адвоката… Убеждал хранить спокойствие…Адвокат о ней позаботится…

Тавернер мягко взял Бренду за локоть.

— Пойдемте, миссис Леонидис. Вы не хотите взять шляпу? Нет?Тогда сразу и тронемся.

Внезапно Бренда резко отстранилась от инспектора иуставилась на него огромными кошачьими глазами:

— Лоуренс… Что вы сделали с Лоуренсом?

— Мистер Лоуренс тоже арестован, — сказал Тавернер.

И тогда Бренда сломалась. Все ее тело как-то разом поникло исловно усохло. По лицу несчастной женщины заструились слезы, и она безропотнопошла с Тавернером через лужайку к машине. Я увидел выходящих из дома сержантаЛэмба и Лоуренса. Полицейские и арестованные сели в машину и уехали.

Я глубоко вздохнул и повернулся к Софии. Она была оченьбледна и расстроена.

— Это ужасно, Чарлз. Совершенно ужасно.

— Да.

— Ты должен найти ей действительно первоклассного адвоката…Лучшего в городе. Ей надо помочь всем, чем только можно.

— Страшная вещь — арест. Никогда раньше не приходилосьвидеть.

— Да. Страшная вещь.

Мы оба умолкли. Я вспоминал выражение отчаянного ужаса налице Бренды. Мне оно показалось смутно знакомым — и вдруг я понял почему. То жевыражение я видел на лице Магды в первый день нашего знакомства, когда онаговорила об «Эдит Томпсон».

«…А потом начинается этот кошмар…» — И на лице Магдыизобразился тот же дикий ужас, который я только что видел на лице Бренды. Да,по натуре Бренда не была бойцом. Меня вообще удивляло, что у нее хватило духусовершить убийство. Правда, может быть, это Лоуренс Браун, со своей маниейпреследования и неустойчивой психикой, перелил содержимое одного пузырька вдругой…