всем этом? Ты считаешь, что я поведу своего сына слушать такие речи? Фарахан не просто расист — он безумный расист. Все эти его закрутки с нумерологией, с НЛО и всякой таинственностью? Что Наполеон отстрелил нос Сфинксу, чтобы уничтожить доказательство того, что черные создали Египетскую цивилизацию? Что СПИД создали белые, чтобы заразить им черных? Увольте меня. Я такое не стану слушать.

Харли встал и наклонился к Кларенсу, вся комната замерла в ожидании.

— А что говорить о твоей драгоценной христианской церк-

119

ви, если для того, чтобы привести миллион мужчин в Вашингтон, потребовался мусульманин? Министр Фарахан призывает мужчин принять ответственность за себя, своих жен и детей. Они поклялись не поднимать меч друг на друга. Он призвал черных быть ответственными за свое поведение. Я там был, брат, со своими сыновьями. Там был мир, позитивный настрой, и Фарахан был лишь частью программы, однако белые СМИ просто порвали все в клочки.

— У белых СМИ были связаны руки, — подытожил Кларенс,

— им надели детские рукавички. Если бы какой-то белый проповедовал расизм и истерию, как Фарахан, они бы его распяли.

— Почему-то ни одному христианскому лидеру никогда не удавалось собрать миллион черных вместе. Министр Фарахан возвращает патриархальный уклад черной Америке. Власть отцовства и ответственность — разве не об этой нужде ты говорил, брат? Так вот Фарахан заговорил об этом задолго до тебя. Я видел двоих черных мальчишек на платформе, они просили черных мужчин быть им отцами и дедами, любить и воспитывать их. Они пришли сказать, что черные мужчины не должны идентифицироваться с наркодилерами, что не все они бьют своих жен, стреляют из машин и воруют детей. Но белая Америка поставила им это клеймо и обрекла на презрение.

— Я не презираю их, я...

— Вместо того чтобы аплодировать черным, поднявшимся на защиту правды, они издеваются над нами. Мистер Фарахан

— пророк Божий.

— Министр Фарахан это тот же Дэвид Дюк, только темнокожий, — Кларенс увидел, как боль полыхнула в глазах Харли. Его не волновал гнев брата, но трогала его боль. Кларенс чувствовал опустошенность. Но не из-за того, что нападал на религию, которую считал ложной, а потому, что защищал религию, которую уже больше не считал истинной.

— Скажи мне только одну вещь, папа, — сказал Харли, отворачиваясь от Кларенса, — после всего, что ты рассказал о Миссисипи и черных, преданных суду Линча, после всех страданий, когда белые полицейские чуть не забили тебя до смерти, какое имеет значение, что там жили христиане, исповедующие библейскую веру? Скажи мне теперь, хоть один христианский лидер, хоть один, когда-нибудь встал и сказал, обращаясь к черным гражданам и церквям: «Простите нас, мы сотворили вам зло. Больше мы не потерпим в своей среде унижений, линчеваний,

120

угнетения черных! Мы изгоним из церкви ку-клукс-клаиовцев и будем отстаивать справедливость для людей всех цветов». Ты слышал такое от белого лидера церкви, папа? Пусть вся семья услышит сейчас твой ответ.

Двадцать семь членов семьи сидели, затаив дыхание, в переполненной гостиной, глядя на своего патриарха. Обадиа молча сидел, опустив глаза, полные слез. Наконец, он поднял взгляд и заговорил.

— Нет, не слышал. Видит Бог, я хотел бы услышать такое, — он постарался взять себя в руки, — но в том нет вины Бога. А я верю в Бога, а не в людей. Ни в белых, ни в черных. Я верю в Бога, который ни белый, ни черный, но сотворил и тех, и других, и умер за всех людей всех цветов.

Обадиа оглядел комнату. Он обрел почву под ногами, и ни Кларенс, ни Харли не смели бы ему возразить.

— Вы оба, мальчики, послушайте, что я вам скажу. Меня, старика, огорчает, что мои мальчики ссорятся. Не хотел бы я, чтобы ваша мама и Дэни посмотрели сюда, и увидели, как вы тут себя ведете. Я стар, как прах, но еще пока не кормлю собой цветы. Я все еще ваш отец. Когда вы были мальчишками, помните, как я все время читал вам Притчи? Сколько бы вы не рвали связи, я всегда вновь восстанавливал их. И сейчас восстанавливаю, потому что связь — родство — это божественное установление, и оно побеждает всегда. У меня есть еще пара слов для вас, так что закройте рты и слушайте оба.

Вся семья сидела, дивясь силе его слов и внимая происходящему,

— Ты, Кларенс, должен оказывать больше уважения убеждениям твоего брата. Да, как ты знаешь, я тоже не разделяю его веры, но сарказм и злоба не переубедят его. Я бы предпочел, чтобы в тебе были любовь и доброта к брату. И ваша мама хотела бы того же. Тебе известны слова Благой вести, но ты сбился с мотива.

Кларенс опустил глаза, ему стало стыдно.

— А ты, Харли, — сказал Обадиа, — тебе стоит почитать последние три главы Откровения. И понять, что Бог не собирается все перестраивать, чтобы подстроиться под твою веру или министра Фарахана, и кого бы то ни было. Если хочешь оказаться на истинном пути, тебе придется изменить свою веру, потому что Бог Свою точно не изменит. Он в этом очень упрям. Но Он Бог, и этим все сказано.

— А вам всем скажу. Слушайте меня, старика, потому что никто не знает, сколько мне осталось, может, скоро я уже ничего не скажу вам. Есть хорошие христиане и плохие христиане, есть пустые христиане и настоящие христиане. И дьявол может ходить в церковь раз в неделю. Это ничего не стоит. Имеет значение только образ жизни человека, а не его разговоры. У меня нет образования, как у некоторых здесь, но я всегда хорошо учился — когда оставил школу в третьем классе, я входил в число лучших учеников, — его глаза сияли, — и поскольку я читал свою Библию, то понял, что в том, кто ненавидит сотворенного Богом человека за цвет кожи, нет Бога. Он наполнен дьяволом. И тот, кто называет себя христианином, не становится им лишь благодаря имени. И даже христиане не по названию тоже всего лишь люди, а люди всегда могут подвести, — до сих пор он говорил