— Я серьезно отношусь к своей вере, — сказал он, — думаю, ты не понимаешь, что это значит, брат.

Голос Харли резанул Кларенса. Он звучал, как расстроенная гитара. Не имело значения, что его брат умен, он даже был одним из немногих людей, кто мог противостоять Кларенсу в спорах. Обед продолжался некоторое время в напряжении, пока оно не растаяло.

— Давайте перейдем в гостиную, — сказала Марии, когда все наелись, — пора уже мужчинам отрабатывать обед, развлекая нас рассказами.

— Дамы, обед просто убийственно хорош, просто убийственно! — сказал Обадиа слабым голосом, который, тем не менее, был исполнен радости от того, что вся его семья здесь, вместе с ним. — Парням придется сильно постараться, чтобы достойно ответить на такой обед!

Вскоре истории потекли, как тающее масло на дымящейся жареной окре. Как всегда Обадиа был в центре внимания.

— Мы пересекали штат Кентукки в лошадиной повозке, где-то году так в 1915. И мой отец, Фримэн Абернати, неимоверно гордился ею. Нам встретилась машина — красивейшая модель «А», но белый водитель съехал с дороги. И вот он стоит с тремя детьми, один из них грудной, и жена беременная на сносях. Уже темнело, и до следующего городка было еще километров восемь. Отец мой остановился, как сделал бы любой христианин. Он предложил дотянуть их до городка, прицепив к нашему фургону. У нас были две сильные лошади, и это было им по силам. Этот парень глянул на папу и сказал: «Мне не нужна твоя помощь, нигер». Ну, папа взобрался на повозку и отряхнул прах с подков. Мы оглянулись, и увидели, что жена того парня заплакала, и дети совсем приуныли. Мама сказала, что ей жаль этих детей, потому что их так воспитывают. Она сказала: когда растешь на помойке, не можешь не вонять.

Они рассмеялись, но в смехе сквозила боль. Как всегда, истории Обадиа походили на жемчуг без нитки. Казалось, между ними нет логической связи.

— Отец вашей матери проделал путь от раба в Кентукки к республиканцу Линкольна, живущего в Нолинсе. И когда он слышал, что люди говорили: «Линкольн освободил рабов», и прочие тары-бары, он всегда говорил: «Никакой человек не освобождает. Даже честный Аб. Бог освобождает. Он освобож-

109

дает нас от уз, как освободил народ Свой, Израиль. Старина Аб был просто достаточно умен, чтобы согласиться с Богом».

Обадиа оглядел своих, детей, сидевших на диване и трех креслах.

— Знаете ли вы, — сказал он, — что мистер Линкольн был хорошим другом старика Фредерика Дугласа, бывшего раба? Однажды президент сказал речь, а Фредерика не пустили к нему. Тогда Аб приказал впустить к нему черного, и сказал ему при всех: «Мистер Дуглас, я уважаю Ваше мнение, как ничье другое». Вот какой он был, Линкольн. И вот какой был Дуглас. И не позволяйте никому говорить, что вы хуже.

— Папа, расскажи еще о Фредерике Дугласе, — сказала Марии, — чтобы дети послушали.

— Фредерик родился где-то в начале 1800-х. Сам научился читать, когда ему было двенадцать. Стал свободным, сбежав, но всегда опасался, что его поймают и вернут. Знаете, сколько у него было книг, когда он умер?

— Сотня? — спросила Кейша, расширив глаза.

— Сотня это тоже было много в те дни. Книги были тогда редкостью. Но у мистера Фредерика Дугласа было больше десяти тысяч книг.

— Интересно, что ты вспомнил о Фредерике Дугласе, — сказал Харли, — я вот только на этой неделе цитировал из него на лекции по афро-американской литературе. Он писал о лицемерии в христианских церквях. Видите, Дуглас отвергал это ваше христианство.

— Из того, что есть фальшивые деньги, не следует, что настоящие деньги плохие, — сказал Обадиа, — ты не договариваешь, сынок. Фредерик Дуглас был рукоположенный служитель, дьякон церкви. У меня нет твоих ученых званий, мальчик, но его биографию я читал много раз. Дайте-ка мне ее, я вам прочту что-то интересное.

Софи подошла к книжному шкафу, взяла с полки книгу и принесла ее Обадиа. Он нетерпеливо открыл ее и стал искать нужное место.

— Ага, вот, — воскликнул он, — вот что говорил мистер Фредерик Дуглас.

Он прокашлялся, принял важный вид, как и всякий раз, когда зачитывал что-то вслух. «Между христианством нашего края и христианством Христа вижу пропасть столь широкую, что для того, чтобы стать благим, чистым и святым, оно должно

110

перестать быть плохим, развращенным и лукавым. Чтобы быть другом одному, нужно стать врагом другому. Я люблю чистое мирное и единое христианство Христа, следовательно, ненавижу развращенное, рабовладельческое, унижающее женщин, барышническое, лицемерное христианство нашего края. Считаю это верхом извращения имени, наглейшим обманом, самым лживым из ярлыков».

— Видишь, сынок, он отвергал извращенное христианство, но приветствовал истинное. Надо отличать одно от другого, и не выплескивать младенца вместе с водой.

— Расскажи еще историю, дедушка, — сказала Селесте.

— Ну, что еще... а, вот. Один цветной часто ездил через штат Миссисипи, ну скажем, из Луизианы или Арканзаса, или Алабамы. И вот, это проповедник едет через Мисси, и молится вслух громко, как и все черные проповедники: «О, Господь, помоги мне преодолеть Миссисипи!» После недолгого молчания, проповедник услышал голос с неба. Это сам Бог ему ответил: «Сын мой, не знаешь, чего просишь! Даже Я не езжу через Миссисипи!» Но это просто история, дети. Всемогущий, Он и в Миссисипи всемогущий, и не говорите, что дедушка вам сказал другое, слышите?

— Расскажи о ку-клукс-клане, деда, — попросил Джона.

— Мой отец объяснял нам однажды, что такое Клан, после того, как они однажды примчались на лошадях и воткнули горящий крест возле старого сарая. Папа сказал, что когда Бог делал людей, то для тех, которые стояли в конце очереди, не хватило мозгов. Тогда Бог дал им белые покрывала на головы, чтобы никто не видел, что у них нет мозгов. Так начался Клан.

Все в комнате стали смеяться, хлопать себя по коленям. Потом Харли стал объяснять, откуда на самом деле появился ку-клукс-клан. Но Кларенсу больше нравилось папина версия. Харли