святых турецких, видит пан, и у нас достаточно. Поэтому не из чего ездить так далеко.

Он снова рассмеялся. Аарон нёс ему на тарелке рюмку и бутылку держал в руке:

– Вы знаете что, пане с турецких границ, одному пить водку как-то грустно. Если бы вы мне позволили в ваши руки, благодетель…

Путник, ничего не говоря, поднялся с места, а когда встал и на полголовы оказался выше Пятки, а в плечах в два раза шире него, – воодушевил его великим респектом. Его молчаливый подъём, мрачное лицо смешали весёлого шляхтича.

Путник два раза хлопнул в широкие ладони, затем из соседней конюшни вбежал один с двумя его товарищами.

– Хей! Мосцы Шабинский, – сказал он, – подай мне шкатулку с водкой, слышишь?

И указал рукой Аарону, чтобы отошёл с сальной свечкой.

– Позволишь мне, асинджей, – сказал он с некоторой гордостью, – чтобы я его на мою водку пригласил? Турки не пьют ничего, кроме кофе, воды и щербета.

Пятка поклонился.

– Я не склонен к тому, чтобы с новой водкой принять знакомство. Однако же, – прибавил он, – если бы вы, господин благодетель, соблаговолили объявить, с кем имею честь…

Незнакомец блеснул глазами и заколебался на минуту, а потом процедил сквозь зубы:

– Павел Шчука…

– Шчука? Подождите-ка, благодетель, – забормотал Пятка. – Шчука… Lucium a cauda[25] Шчуки тут в наших сторонах бывали, мать пана Шнехоты была de domo[26] Шчуковна, подкоморянка луцкая.

– Я из других Шчуков, – сказал, хмурясь, коротко путник.

Подали водку. Шкатулка была покрыта серебром, рюмки хрустальные, поднос для них серебряный, дорожные принадлежности панские. Придворный подал и закуску. Пятка выпил и рукой погладил по груди.

– Водку перегнали из голубого миндаля, – сказал он, – элексир долголетия… Вливает в человека тепло, аж у меня в глазах прояснилось…

– Садитесь, – сказал путник с турецкой границы.

– Позвольте мне стоять, – воскликнул Пятка, – водка не пойдёт мне в ноги, но для равновесия и на другую ногу…

Шчука налил ему рюмку и снова Пятка провёл по груди ладонью.

– Огненная водка! – произнёс он. – Предпочитаю её самому лучшему вину. Вино эти бесчестные венгры теперь фабрикуют с отвратительным лекарством, воды в нём немерено, чистое надувательство. Человек льёт, льёт в себя, а не чуствует, что напился.

Говоря это, он сел, уже не прошенный, и взялся за закуску.

– Куда, если можно спросить, направляетесь, господин благодетель? – спросил он у Шчуки.

Ответ нужно было ждать недолго, путник, казалось, задумался.

– Долгие лета я был на Волошчизне, – сказал он, – стосковался по родине. Хотел увидеть её. Еду в Бжеское, где надеюсь найти родню; мне не срочно… Сказать по правде, я постарел, путешествия мне опротивели, хотел бы на родине прикупить что-нибудь.

– Прикупить или обмануть? – смеясь, воскликнул Пятка. – Потому что это у нас часто на одно выходит.

Рад выдать был неловкий концепт, потому что сам над ним начал смеяться.

– Знаете что, – добавил он, – мне пришла отличная мысль; я бы хотел продать, вы бы желали купить; я вам продам Побереж, ворчливую жену и пятерых детей, которые будут под опекой, потому что кричат…

– Жену и детей исключить.

– Аарон! – воскликнул Пятка. – Иди сюда, Аарон, архикапеллан еврейский, иди, скажи: сколько стоит Побереж?

Еврей, который, стоя неподалёку, слушал, пожал плечами.

– Разве я могу знать? – буркнул израильтянин.

– Отец мой дал за него двенадцать тысяч червонных злотых, – говорил Пятка, – есть на нём, слава Богу, моих долгов десять – вместе двадцать две тысячи… и дело сделано.

И снова начал смеяться.

– За спиленный лес мне бы ещё что-то следовало от стоимости снизить ex pretio valoris по тысячу червонных злотых за штуку. Видите, что я высокую цену к ним привязываю, потому что я хороший муж и отец. Что касается жены, то вы уже лысый, поэтому у вас с головы волос вырывать не будет. Ха! Ха! Ха!

Возмущённый Аарон плевал и пожимал плечами; Шчука глядел с состраданием, как на безумца.

– Шутка шуткой, – отозвался он после паузы, – хотите продать Побереж? Завтра вам служить буду, осмотрюсь, а кто знает, может, столкуемся.

Аарон издалека подмигнул Шчуке, Пятка схватил его за руку.

– Согласен, – сказал он, – прошу завтра на борщ. Ветер немного утих, я поеду к моей жене и добьюсь, а завтра жду вас в Побереже. Имею проект переехать в Варшаву, где дядя в королевской канцелярии работает. Через него я попаду назад в войско, а жену и детей в усадьбе поселю, потому что имею там какую-то на Воле. Хозяйство, пусть его растащат, вещь отвратительная, уже мне тут сидит (он показал на горло), на деревне не с кем жить… Слово даю, что продам Побереж.

Говоря это, пан Пятка встал.

– Verbum mobile[27]. Завтра на борщ.

– Появлюсь, – отпарировал Шчука.

– Отсюда до меня не более мили. По дороге на Розвадов от мельницы направо, за крестом налево, от дамбы прямо и усадьба уже видна. А! Если бы вы ещё к жене хотели рекомендоваться и уговорили её, – смеясь, добавил Пятка, – это было бы счастье… Но кому в дорогу, тому время.

Он развернулся на пятке.

– Будь здоров, Аарон, архикапеллан!

И затем, уходя, затянул другую песенку:

С той стороны реки купалась ворона,А пан Пятка думал, что это его жена.Хей, Пятка, хей, бедняга!Ворона женой быть не может!

И это показалось ему таким смешным, что отвернулся от двери, чтобы насытиться произведённым впечатлением, но Шчука уже сидел за столом, подпёршись на локоть, и поглядывал на огонь.

Аарон стоял перед ним, точно только ждал ухода чудака.

– Это были шутки, – сказал он, глазами изучая гостя, – потому что вы Побережа не думаете покупать?

– Почему нет? – отозвался Шчука. – Действительно, купить бы где-нибудь в этой околице желал…

– Лес вырублен, только пни торчат… Прежде чем другой вырастет, нас не станет, – говорил еврей. – Можжевеловые поля, забора куска целого нет… – он пожал плечами. – Вы видели этого владельца, как у него в голове, так и в деревне. Побереж имел некогда неплохую почву, лес был мачтовый, постройки при старосте построены.

Говоря, Аарон каждые несколько слов приостанавливался, как бы ждал какого-то ответа и голоса; пан Шчука, однако же, не сказал ничего, а, так как в эту минуту для постлания приносили сено и вошли люди, разговор прервался. Еврей, однако, суетился, беспокойный.

– Если ясно пан в действительности имеет охоту что-нибудь купить, то почему не Розвадов? – прибавил он.

– Разве бы Шнехота его продал?

– Он давно бы от него избавился, если бы покупателя нашёл. Но что же! Люди говорят, что Розвадов, как старая кляча; на нём нет счастья…

Поглядел ему в глаза.

– Людям невезёт, – прервал путник, – зачем имеют недвижимость?

– Вы правы, ясно пан! – ответил Аарон. – Розвадов лучше, а не будет дорого…

– Значит, Розвадов и Побереж, – воскликнул спокойно Шчука, – не будет слишком. Еду завтра к этому Пятке, вы двинетесь к Розвадову, а если дело сложится, получите прекрасный гостинец от меня.

Еврей поклонился и приподнял ермолку.

– Почему не сложится! – добавил он. – Мне даже гостинец не нужен, только той милости