Здесь много лет никого не было. Каменный ворон раскидывал грязные крылья над дверями, но никто уже много лет не открывал самих дверей. Тяжелая цепь, пропущенная сквозь ручки, давно проржавела. Мраморные ступени покрывал сор, сквозь трещины прорастала трава. Пышный куст шиповника рассыпал кремовые лепестки по земле.

«Вот и все, что останется после нас, — подумала Аделин с тихой печалью. — Тишина и шиповник».

Бастиан поднялся по ступеням и, прищурившись, прочел полустертую надпись на металлической табличке:

— «Здесь покоится Эдвин Моро, почетный гражданин Западных пустошей. Спи с миром и надейся на милость Господа». Как интересно, Аделин! Закопали на задворках кладбища, но склеп все же соорудили.

— Дань памяти, — ответила Аделин. — Он все-таки много сделал для города.

Бастиан кивнул. Дотронулся до цепи, и Аделин с трудом удержала вскрик. Мертвый Эдвин Моро или то, что сейчас было в склепе, не хотело, чтобы его тревожили — и Бастиан это понял. Убрав руку, он спустился со ступеней и сказал:

— Странно, но почему-то мне жаль его. Не знаю, почему.

Аделин этому не удивилась. Она успела узнать Бастиана настолько, чтобы понять: в нем есть определенное самолюбование, есть гордость и достоинство, но вот жестокости в нем не было — и это не могло ее не радовать.

Но с такими качествами он, похоже, недолго пробудет инквизитором.

— Бастиан, зачем мы сюда пришли? — спросила Аделин. Бастиан пожал плечами, отошел от склепа и вдруг нагнулся к траве и сорвал тонкий стебелек поздней земляники — крупная сочная ягода качалась на нем, словно бубенчик.

— Хочешь? — поинтересовался он. — Тут ее много.

Ягода наполнила рот теплой сладостью с едва уловимой ноткой горечи — той самой, в которой таится тепло солнца, буйство летних дождей, сила земли. Когда-то Аделин сидела на кладбище и точно так же ела землянику: отец, узнав об этом, кричал на нее так, что у него прихватило сердце, и пришлось срочно вызывать доктора Холле.

«Друг мой, да не переживайте вы так, — сказал тогда доктор после всех необходимых процедур. Аделин, которая слушала под дверью, бесшумно плакала от страха, а Уве испуганно цеплялся за ее руку, хмурясь и не понимая, что случилось — готовился на всякий случай зареветь. — Ваша Аделин все-таки ведьма, такова ее натура. Ей нужно чувствовать силу природы, все ее течения, всю ее суть».

«Так надо, что ли? — хмуро спросил отец. — Это правильно?»

«Для нее — да. Вы ведь любите ее? Так позвольте ей поступать так, как просит сердце. Она ведь не делает ничего дурного, и не будет».

И отец смирился. Аделин видела, что он не одобряет ее походы на кладбище, но больше он не говорил ни слова — просто старательно делал вид, что ничего не знает.

— Никогда не думала, что буду есть землянику на кладбище в компании инквизитора, — призналась Аделин и, подхватив подол платья, опустилась в траву. Бастиан улыбнулся, сел рядом, не жалея светлых щегольских брюк, и протянул ей другую ягоду.

— Надеюсь, мое общество не портит землянику, — с улыбкой заметил Бастиан и, не давая Аделин ответить, продолжал: — Понимаешь, мой отец вел дело Эдвина Моро. И сейчас я так за него зацепился потому, что это способ дотронуться до Альвена Беренгета. Хотя бы на минуту почувствовать, что он рядом.

Это было сказано с той искренней печалью, которую люди обычно прячут в самой глубине своего сердца — чтобы никто, не дай бог, не подумал, что они способны на такие наивные пустяки, как доброта, любовь, дружба. Аделин накрыла руку Бастиана своей, прижалась виском к его плечу.

— Наверно, ты очень любил своего отца, — негромко, словно боясь спугнуть что-то очень важное, сказала она. Бастиан кивнул.

— У меня никого не было, кроме него, — ответил он. — Когда он умер, то часть меня ушла вместе с ним. А потом… потом появилась ты. И я снова стал собой.

Аделин молчала, понимая, чего на самом деле стоят эти слова. Это не было признанием в любви — это было намного больше любви.

Это было самой жизнью.

— Ох, Бастиан, — вздохнула Аделин. Ветер мягко дотронулся до растрепанных метелочек душистого колоска, птица залилась трелями среди деревьев. Аделин не помнила, когда ей в последний раз было так хорошо и спокойно. На какой-то момент она почувствовала, что полностью соединилась с миром — так, как и положено ведьме. Она сидела в траве рядом с Бастианом и смотрела на мир глазами божьей коровки на крупной головке клевера, летела над кладбищем с лесной голубкой, скользила в траве в упругом черном теле ужа.

И это единение с миром было настолько глубоким и сладким, что сначала Аделин и сама не поняла, как именно оказалась в склепе.

Должно быть, уж нырнул в какую-то щель. Аделин почувствовала, как ее тело обмякает на земле рядом с Бастианом — в следующий миг ее тень поднялась на ледяном полу склепа.

Аделин не чувствовала холода: просто понимала — в склепе темно и холодно. Она сделала несколько осторожных шагов туда, где из-под дверей выбивались робкие лучики света, и наконец-то увидела очертания саркофага — массивного давящего сгустка тьмы.

Тьма не была пустой. В ней что-то двигалось: Аделин охватило моментальным ужасом, который выморозил ее сердце до донышка. В какой-то момент тьма расступилась, и Аделин увидела — суставчатые лапы, подернутые волосками, гроздь черных, маслянисто сверкающих глаз, заросшее грязной шерстью брюхо, из которого тянулась толстая гладкая нить, и лапы сучили по ней, выплетая паутину.

Аделин смогла закричать — завопила так, что над кладбищем взлетели птицы. В следующую минуту ее буквально вбросило в тело; Аделин села, закашлялась и только потом поняла, что пытается сбросить руку Бастиана, который старался удержать ее.

На мгновение ей померещилась паучья лапа, сухая и холодная, которая опутывала ее паутиной. Оставить добычу, потом вернуться и сожрать…

— Что, Аделин? Что? — Бастиан смотрел на нее с такой тревогой, какую прежде она видела только у отца и Уве. — Что с тобой?

Какое-то время Аделин могла лишь сидеть, уткнувшись лицом в ладони и стараясь выровнять дыхание.

— Там кто-то есть, — едва слышно сказала она. — Там, под склепом кто-то есть. Гораздо хуже Вымрака. Огромный паук…

Бастиан осторожно обхватил ее голову ладонями и несколько минут смотрел в глаза — его взгляд был таким, что Аделин стало казаться, будто среди знойного дня она падает в глубокий колодец, полный бодрящей ледяной воды. Наконец, Бастиан выпустил ее, и Аделин почувствовала, что ужас, который заледенил ее в склепе, разжал пальцы. Бастиан смирил ее страх, заставил его отступить.

— Там никого нет, — твердо произнес Бастиан. — Я проверил склеп, когда взялся за цепь.