— Барин! Я тут принес вам кой-чего, эту вещицу ваш родитель у меня в экипаже оставил. Я тогда прибрал ее, все думал, что он пришлет за ней, так он, видать, и позабыл про нее.

В груди Бастиана что-то дрогнуло и зазвенело, руки наполнило теплом. Возница протянул ему тряпицу, в которую был завернут маленький изогнутый нож с кожаном чехле. Бастиан его узнал: у отца были такие, он научил, как метать их так, чтобы всегда попадать в цель.

Он вынул нож из чехла, завороженно провел подушечкой большого пальца по изогнутому лезвию. Вспомнился жаркий летний день, они с отцом стоят в саду возле деревянной колоды, к которой прицеплен дагерротипический снимок — Матью Фалькони, серийный убица, которому несколько дней назад отрубили голову. Альвен Беренгет делает неуловимое движение левой рукой, и через мгновение в переносице Фалькони уже торчит метательный нож. Бастиану кажется, что он слышит звон.

— Дальневосходный метательный нож, — уважительно произнес полицмейстер. — Ничего себе привет из прошлого, да?

Привет из прошлого. Бастиану почудилось, что на его плечо опустилась невесомая рука. Он вынул из кармана золотую каруну, протянул ее вознице и сказал:

— Отвезите нас на кладбище.

Бруни и Шанти обошли склеп и ничего не обнаружили — Бастиан этому не удивился. Кладбищенский смотритель прочел по слогам бумагу о разрешении на вскрытие замков, которую полицмейстер сунул ему под нос, и потащился за инструментом.

День был солнечным и душным. Воздух звенел от голосов птиц и насекомых, волны запахов сухих трав плыли в нем, как широкие ленты. Бастиан чувствовал идущую с востока грозу — небо было чистым, но на горизонте медленно густела сиреневая туча.

— Дождь будет, — полицмейстер снял шляпу и вытер платком лоб. Офицер Шанти потрогал цепь и добавил:

— Целая гроза будет, голова ноет. Пересидим в склепе, что ж делать…

«Хорошо, что Аделин дома, — подумал Бастиан, чувствуя далекую, как гроза, тревогу. — Дома, где слуги и родные стены».

Метательный нож отца, который Бастиан положил во внутренний карман, придавал ему сил. Неожиданный талисман едва слышно шептал, что все будет хорошо, что Бастиан не один.

Сиреневая тьма на горизонте становилась насыщенней и глубже. От нее веяло свежестью и предчувствием: к ним движется что-то страшное. Что-то, с чем Бастиану еще не приходилось встречаться.

Он поднялся по ступеням к дверям склепа, снова дотронулся до цепи и почувствовал тьму и пустоту. То, что устроило себе гнездо в последнем приюте почетного гражданина Эдвина Моро, ушло. То ли обстряпывало где-то собственные дела, то ли поняло, что ему угрожает.

Вернулся кладбищенский смотритель: ворча и ругаясь под нос, он перекусил дужку замка и снял цепь. Полицмейстер поднялся по ступеням, встал рядом с Бастианом и спросил:

— Ну что, открываем?

Бастиан кивнул, и господин Арно с усилием потянул на себя ручку двери. Из склепа повеяло тяжелым и душным, словно Эдвин Моро проснулся и заглянул им в лица.

Полицмейстер распахнул двери, и Бруни тотчас же зажег предусмотрительно прихваченный фонарь на световом артефакте. Склеп залило ярким светом, и Бастиан увидел мраморный саркофаг, богато украшенный резьбой. Слой пыли вокруг него был нетронутым, но это значило лишь то, что сюда не входили люди, а тьма следов не оставляет.

Он подошел к саркофагу и прочел вслух надпись на серебряной табличке:

— «Покойся, милый друг, покойся в тишине. Ты сердце взял мое, но два оставил мне…» Господин Арно, а кто поставил склеп?

— Его жена, — ответил полицмейстер. — Больше о нем хлопотать было некому. Взяла кредит в Первом государственном, поставила склеп и уехала. Я не знаю, где она, что с ней.

Значит, Лесной принц был женат, и жена его любила. Странная эпитафия, особенно упоминание про два сердца. Дети?

— А я подумал, что это от города, — сказал Бастиан, обходя саркофаг. Издалека повеяло дождевой свежестью. Полицмейстер усмехнулся.

— От города ему могли только забить осиновый кол в могилу. На добрую память. Вы уже знаете, что тут случилось?

Бастиан кивнул.

— В некоторой степени. Хотел бы теперь услышать версию стража порядка.

Полицмейстер обошел склеп, заглянул в углы и сказал:

— Ничего, кроме пауков, да… Эдвин Моро был фактическим хозяином города. На него работал почти весь Инеген. Потом он разорился и разорил всех. Хорошо, что Морис Трюдо начал золотые разработки, а то бы города уже не было.

— Его не любят, — произнес Бастиан, скользя пальцами по краю саркофага. — Моро, я имею в виду.

— Не любят это мягко сказано, — ухмыльнулся Бруни.

— А дети у него были? — спросил Бастиан. Полицмейстер отрицательно качнул головой.

— Нет. Первенец родился мертвым, жена больше не могла рожать.

Бруни выглянул из распахнутых дверей, оценил обстановку и громко сообщил:

— Господа, гроза идет. Придется тут пережидать.

Шанти пробежался пальцами по виску, отпугивая нечистого. Обстановка действовала на него удручающе: офицер держался в стороне и был бледен, словно подхватил какую-то болезнь.

— Хорошо, хоть пообедали, — пробормотал он, и в ту же минуту пальцы Бастиана провалились в вязкую пустоту.

Он медленно, стараясь не делать резких движений, отвел руку в сторону и сделал несколько шагов назад, отметив, что стражи порядка напряглись, а полицмейстер плавным движением извлек табельное. Тук, тук, тук — первые капли упали на ступени склепа, и через мгновение уже грохотало, лило, ревело.

Пришла гроза. Воздух стал свежим и холодным, и Бастиан сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Надо было быть спокойным, очень спокойным. Нельзя было нервничать.

— Что там? — прошептал господин Арно, не сводя с Бастиана испуганного взгляда, который казался каким-то чужим на его лице. — Что вы нашли, Бастиан?

— Проход, — негромко ответил Бастиан. — Червоточинку в пространстве.

«Господи, помоги нам, — подумал он. — Если это лаз убийцы девушек, то пусть он сейчас на нас не смотрит, потому что уже поздно бросать заклинание, чтобы оградиться от него».

Бастиан обернулся и, вопреки ожиданиям, не почувствовал чужого взгляда на затылке. Проход был пуст. Господа полицейские смотрели на Бастиана так, словно он мог вот-вот раствориться в воздухе.

— Что за проход? — спросил Бруни. — Куда ведет?