– Две минуты – ответила она с такой уверенностью, что мне стало чуточку спокойнее на душе.

До входа в туннель оставалось пробежать еще несколько кварталов и боковой переулок.

– Лучше бы управиться за минуту, – сказал я, – но мы с Эммой постараемся выиграть тебе побольше времени. Ты должна будешь протащить пушку через туннель, прежде чем мы там окажемся. Установи ее в дальнем конце и направь обратно, на вход. И жди нас.

– Надеюсь, вы знаете, что делаете, мастер Джейкоб, – ответила Бронвин и припустила за пушкой.

А мы с Эммой продолжали бежать, пока не поравнялись с пусто́той. Та сейчас была в точности напротив нас – на другом берегу Канавы. Я предполагал, что она сразу же меня заметит и бросится к нам, – и действительно, она уже слезла с крыши и карабкалась вниз… но вовсе не ради меня. На той стороне Канавы появилась женщина – уже знакомая мне американка с косой, сжимавшая в руках дробовик.

Голос ее эхом отразился от воды и кирпичных стен:

– А ну стоять! Сейчас я тебе покажу, почем фунт лиха!

– Убирайся оттуда! – крикнула Эмма. – Она от тебя мокрого места не оставит!

Женщина даже головы не повернула. Прижав к плечу приклад, она смотрела только на цель. Пусто́та остановилась где-то на уровне второго этажа и уставилась на женщину с каким-то смутным любопытством – словно она никогда еще не видела, чтобы человек угрожал ей по-настоящему, и хотела посмотреть, что будет дальше.

Женщина выстрелила. Раскатилось долгое, гулкое эхо; плечо стрелявшей дернулось от сильной отдачи. Плавным, уверенным движением женщина передернула затвор, опустила ствол пониже – потому что пусто́та уже возобновила спуск – и выстрелила еще раз. Пусто́та соскочила на мостовую и двинулась к женщине – не торопясь, прогулочным шагом, как будто для нее это был не поединок, а легкий послеобеденный моцион.

Американка начала перезаряжать дробовик, явно не собираясь отступать. Возможно, она ни разу еще не видела пусто́ту в бою и понятия не имела, на что способны эти чудовища. А может, ей просто жить надоело. Но как бы то ни было, я не хотел, чтобы ее смерть осталась на моей совести.

– Эй! – крикнул я пусто́те. – Слышь, ты, задница!

Пусто́та замерла. В тот же миг американка открыла огонь и выпустила один за другим шесть зарядов с пулеметной скоростью, каким-то чудом успевая не только передернуть затвор между выстрелами, но и поправить прицел.

Патроны закончились. На мгновение все застыли, выжидая и гадая, что будет: упадет ли пусто́та замертво – или ей все нипочем? Как я и подозревал, она не упала. Она лишь вскинула костлявую руку, преспокойно выбрала из груди восемь пуль – таким движением, будто вытягивала нитки из свитера, – и отшвырнула их прочь.

– Иисус Иосафат! – выдохнула американка, опуская дробовик. – Это был тридцать шестой, мать его, калибр!

Пули даже шкуру ей не пробили. Пусто́та взревела и снова двинулась вперед, теперь уже куда увереннее – так, будто решилась прихлопнуть надоедливое насекомое. Американка отступила на несколько шагов, впервые выказав хоть какое-то подобие страха. Свободной рукой она уже шарила в кармане в поисках запасных патронов.

– Ты что, совсем дура? Ей это все – как слону дробина! – крикнула Эмма, потирая ладони. – БЕГИ!

Огненный шар, вспухший у нее между ладонями, понесся через Канаву и ударил о мостовую – буквально в паре шагов от пусто́ты, все три языка которой уже рванулись к американке. Пусто́та дернулась и замерла.

– Вот это выстрел! – завопил я, а Эмма радостно захлопала в ладоши, все еще охваченные огнем.

– Эй, ты! – Я замахал руками, привлекая внимание пусто́ты. – Иди сюда! Я тут!

Пусто́та повернулась и уставилась на нас. Американка, наконец, проглотила свою чертову гордость и бросилась наутек. А я решил, что пора переходить к приказам, и крикнул во всю глотку: «Втянуть языки!» Была надежда, что мисс Сапсан права. Может, эта пусто́та и правда настолько недоразвита, что можно попытаться взять ее под контроль на расстоянии, не подходя вплотную и не гадая, кто успеет первым: я ли – скрутить ее сознание в бараний рог, или она – разделать меня на части.

Зря я надеялся.

Я почувствовал, что пусто́та оживилась – наконец-то она меня узнала! Испустив оглушительный вопль, она плюнула в нашу сторону головой, оставшейся от мертвой лошади, и сама устремилась следом. Одолев приток в несколько гребков, она выбралась на мостовую и отряхнулась, как пес. Брызги грязной воды долетели до нас с той стороны Канавы.

– Что, не сработало? – спросила Эмма, стараясь не допустить в голос панику.

– Пока нет. Наверно, просто надо подойти ближе.

– Наверно?

«Спать! – крикнул я пусто́те. – Лечь!»

Ноль реакции. Пусто́та вертела головой, примериваясь, как бы так побыстрее перебраться через Канаву.

– Да. Надо подойти ближе.

– Только не это, Джейкоб! Дай мне слово, что ты к ней не полезешь, пока не поймешь, что других вариантов нет!

Пусто́та выжидала, пока мы сделаем первый шаг. И я вдруг понял, что начинаю сомневаться. Смогу ли я ее подчинить? Да и возможно ли вообще подчинить такую пусто́ту? Этого я не знал – и, что самое страшное, совершенно не горел желанием выяснять.

– Ладно, – пообещал я Эмме. – Это будет последнее средство.

Мы побежали вдоль Канавы по нашей стороне. Пусто́та помчалась по другому берегу, без малейшего труда держась с нами наравне.

– Она сейчас обгонит нас и переправится, – сказал я. – Надо куда-то уйти… убраться с открытого места.

Эмма ткнула пальцем на какой-то ветхий домишко:

– Туда!

Дом стоял сразу за плавучим мостом из баржей. Если мы не добежим туда раньше, чем пусто́та переберется через Канаву, мы пропали.

– Заманим ее в эту хибару и постараемся хоть ненадолго задержать внутри, чтобы выиграть время для Бронвин. Потом выскочим через черный ход и поведем эту дрянь к туннелю, – сказал я. – Разогрей руки пожарче и не отходи от меня ни на шаг!

– Туго соображаешь, – хмыкнула Эмма, помахав у меня перед носом горящей рукой: пальцы пылали, как спички.

– Поднажми! – крикнул я, отдуваясь, и мы рванули что было сил. Пусто́та не отставала: уже мчалась, отталкиваясь языками, через скопление барж, запрудивших Канаву от берега до берега.

Когда пусто́та перепрыгнула на последнюю палубу, мы уже были у дверей хибары. Я пропустил Эмму вперед и удостоверился, что пусто́та нас видит. Можно было не беспокоиться: ее тянуло ко мне, как мотылька на огонь.

Дом оказался нежилым: обвалившиеся стены, дырявые потолки. Мы продолжали бежать, перескакивая через груды щебенки и огибая те, что были слишком высокими. Услышав, как дверь за спиной громыхнула, срываясь с петель, я понял, что пусто́та нас догоняет.