были парни, решительные и без каких бы то ни было комплексов. Все с солидным опытом, все так или иначе связаны и с «дикими четами», и с «вольными стрелками» типа известного нам Пиротехника; все, готовясь к «учредительному съезду», много думали и советовались со старшими товарищами.

Так что всё было крайне конкретно. Задачи Македонской революционной организации[42] (позже — Болгарские македонско-одринские революционные комитеты, потом — Тайная македонско-одринская революционная организация — ТМОРО, а затем — Внутренняя македонско-одринская революционная организация — ВМОРО) определили быстро. Главные — две. Во-первых, борьба с белградским влиянием — «прежде чем сербская пропаганда усилится и раздробит народ», а во-вторых, «осуществление двадцать третьей статьи Берлинского договора», то есть реальная автономия — на уровне «Южной Румелии». Это сопровождалось общим признанием, что о непосредственном присоединении Македонии к Болгарии, как бы ни хотелось, говорить нельзя, ибо «это вызовет множество дополнительных осложнений из-за противодействия великих держав и амбиций соседних государств». А вот автономная Македония со временем, глядишь, или с Болгарией сольется, или, в крайнем случае, станет «связующим звеном федерации балканских народов». Метод решения предлагался один: вооруженное восстание. Один был и принцип: «Македония для македонцев».

А вот насчет того, кто такой «македонец» и, следовательно, кому можно вступать в Организацию, а кому нет, разбирались дольше. Сперва сошлись на том, что принимать следует «любого болгарина, ничем себя не запятнавшего, который обещает быть полезным революционному освободительному движению», но чуть позднее (ради массовости) уточнили: «любого жителя Европейской Турции». Ну и, наконец, определили структуру: Центральный комитет — в Салониках, а от него сетью по всей Македонии, разделенной (как в свое время, накануне Апреля, Болгария) на революционные округа, — местные ревкомы, плюс Загранбюро в Софии для контактов с общественностью и сбора средств.

Как бы то ни было, Организация была настолько «за Болгарию» (да и отцов-основателей в княжестве знали не понаслышке), что София, где за «третью сестрицу» болел даже фактически по политическим причинам сливавший ее Стамболов, конспираторов поддерживала, и достаточно щедро, хотя, разумеется, и негласно. Такое положение дел сохранялось и при всех правительствах после ухода диктатора — при аккуратном непротивлении Фердинанда, к Македонии как таковой равнодушного, но мечтавшего о величии.

Правда, София при этом старалась взять Организацию под контроль, чтобы не нагнетала, а парни не собирались плясать ни под чью дудку, в связи с чем витала в воздухе некоторая взаимная настороженность, однако дело двигалось. В июне 1896 года Гоче Петров, шеф Загранбюро, побывал у самого премьера, а в июле в том же кабинете приняли Христо Матова — одного из лидеров подполья.

Внутренняя македонско-одринская революционная организация

По итогам бесед, прошедших в достаточно теплой обстановке, Константин Стоилов записал в дневнике: «Доверие вызывают в высокой степени [...] 5-10 тысяч ружей и около 100 тысяч левов не кажутся завышенными претензиями. [...] Убедительно аргументировано, революционная идея очень распространена в Македонии; сербская пропаганда не опасна, есть потребность в оружии [...] Как оказывать влияние? Необходимо поразмыслить».

Итогом размышлений стали контакты с Верховным Македонским комитетом, созданным уроженцами «третьей сестрицы», работавшими в Болгарии на пользу Организации, но с подачи Стоилова решившими действовать самостоятельно. Это, конечно, не понравилось «солунским», ориентация ВМК на Европу лидерам Организации — в основном «русофилам» — тоже по вкусу не пришлась, но коль скоро «комитетчики» болели за «общее дело» плюс были тесно связаны с армией, наметившиеся трения вскоре заглохли.

И поехали. Вскоре после того Комитет установил контакт с офицерскими обществами отставников, действовавших в том же направлении под руководством Ивана Цончева — одного из самых блестящих офицеров болгарской армии, близкого к самому князю, ничуть против общественной деятельности полковника не возражавшего. А деятельность была куда как бойкая: в 1897-м Цончев даже инкогнито съездил в Македонию — инспектировать четы.

ДОРОГИ, КОТОРЫЕ НАС ВЫБИРАЮТ

В итоге совместная работа пошла на славу: вынос из арсеналов и с армейских складов «списанного» оружия и «отстрелянных в ходе стрельб» боеприпасов стал нормой жизни, военное министерство выделяло и деньги, проводя их по статье «патриотическое воспитание крестьянской молодежи». Летом того же 1896 года Даме Груев, еще один лидер Организации, с помощью Бориса Сарафова, одного из людей Цонева, повидался с военным министром, обещавшим выделить «под свою личную ответственность» 200 винтовок «Martini».

Нашли ребята взаимопонимание и в русском консульстве, глава которого, запросив Петербург, принялся регулярно жертвовать на «пансионаты для глухонемых детей». А уж налаживать связи с греческими, албанскими и турецкими контрабандистами, готовыми за живой нал поставлять всё что угодно, не было и нужды, поскольку эти связи давно были налажены через четы и хлопцев Наума Тюфекчиева.

По сути, на этом этапе единственное серьезное расхождение у двух братских организаций было только по вопросам тактики. «Комитетчики» — в основном военные — полагали, что восстание нужно начинать как можно раньше, силами «групп освобождения» из-за границы, как в Болгарии в старые времена. А вот «солунские» стояли на том, что необходимо создавать подпольную армию, агитируя народ через церковно-приходские школы и активируя действиями мелких чет широкие массы, без участия которых восстание обречено на провал, ибо, как писал Гоце Делчев, «спасение Македонии — во внутреннем восстании. Кто думает иначе, тот лжет себе и другим».

Правда, мнение «штатских политиков» кадровых офицеров если и волновало, то очень мало. Средств для реализации своей линии без согласования с партнерами у них было вполне достаточно, а что касается возможных неудач, то, как честно признавал один из лидеров Комитета, «говоря прямо, на удачу своими лишь силами рассчитывать вряд ли стоит. Опыт Святого Апреля подтверждает, что большинство населения слишком осторожно и неподъемно. Тем не менее неудача способна сыграть не меньшую роль, потому что неизбежная и жестокая месть турок всем христианам подряд неизбежно вызовет в Европе такую же реакцию, какую в 1876 году вызвала печальная судьба Батака, а затем и вмешательство держав, которые принудят султана исполнить обещание автономии».

Остановить закрутившееся колесо, вернувшись к уютной «культурной пропаганде», было уже немыслимо, да никто этого и не желал. Под руководством Трайко Китчанова, бешено активного лидера из числа «умеренных русофилов», отмотавшего при Стамболове три года, Комитет и связанные с ним «военные братства» начали конкретную подготовку, набирая «отставников»-добровольцев и наводя контакты с воеводами чет, за полтора десятилетия партизанщины фактически превратившихся из гайдуков в «харамиев» (разбойников) с освободительным оттенком и щемивших главным образом богатых турок и албанцев. На призыв фартово-политические авторитеты откликнулись охотно и даже дали «клятву революционера»: не самовольничать, не грабить, не