— Отличное платье. Лифчик под него не предусмотрен? — проведя ладонью по обнаженной спине, чуть хрипло поинтересовался он.

— Нет, — облизнув губы после терпкого вина, заглянула в его внезапно потемневшие серые глаза Катя.

— Тогда не смей ходить в нем дальше кухни и нашей общей спальни.

— Я его только для тебя и купила. И романтический ужин приготовила. Сейчас достану горячее, зажгу свечи, и можем садиться за стол.

— А трусики у тебя там есть? — пропустив мимо ушей болтовню про свечи и ужин, спросил он.

— Есть. Красные, в сеточку и с маленьким бантиком…

Черт, кажется, она нашла именно то, что заводит его больше всего – черный шелк и отсутствие белья.

— А ну, иди сюда, ближе… — он нащупал пакет, достал оттуда маленькую серебристую упаковку презервативов, и с силой привлек ее к себе.

Катя ощутила, как по коже побежали предательские мурашки, и коснулась ладонями его колючих щек.

Его губы обрушились на нее горячими поцелуями.

— Я хочу их видеть… — выдохнул ей в шею он, и подтолкнул ее к кухонной тумбе.

Катя тут же ощутила прохладный камень столешницы и его горячие губы на своих плечах.

Продолжая дразнить ее поцелуями, Ярцев подхватил ткань платья, и резко задрал вверх.

— Какие красивые у тебя трусики, — гладя и сжимая руками ее бедра, пробормотал он. — Жаль, что сейчас их придется снять…

И тут же Катя ощутила, как тонкая ажурная ткань упала к ее ногам.

— Это просто возмутительно… — чувствуя, как по телу растекается горячее желание, едва слышно проговорила она.

— Поверь, без них тебе понравится намного больше… Лучше займись делом, открой коробочку.

Он всунул ей в руки упаковку презервативов, и Катя услышала, как щелкнула застежка ремня на его брюках.

Внутри все свело от желания. О, как она хотела его в себя! Проклятая обертка шелестела, никак не поддавалась, и Ярцев, накрыв Катю своим телом, укусил ее в шею.

— Ничего тебе нельзя доверить, — легко достал из коробки презерватив он.

Она усмехнулась и закрыла глаза.

Его руки уже ласкали ее обнаженную спину и мягко сжимали прикрытую шелковой тканью грудь. Губы скользили по спине, проделывали дорожку из поцелуев, опускались все ниже и ниже, пока она не издала сладкий стон и не разомкнула стройные ноги, подавшись бедрами ему навстречу. Он коснулся подушечками пальцев нежных складочек между ног, и она вмиг стала, словно мягкий воск, в его руках. Он прижимал ее к себе, пальцы двигались дальше, глубже, в дрожащую от возбуждения плоть.

Все ее тело свело сладкой истомой. Она постанывала и ерзала, с наслаждением ловя каждое прикосновение, каждую ласку, и ей хотелось, чтобы удовольствие никогда не заканчивалось.

Он прижал ее к себе крепче, нащупал маленький бугорок. Удерживая два пальца внутри, ласкал ее, то усиливая, то сбавляя ритм.

Ее дыхание участилось. На щеках появился румянец. Все тело свело сладкой дрожью. Она ерзала, сжимала пальцами столешницу и сгорала от желания.

Подстроив ее под себя, он вошел в нее. Задвигался внутри сначала мягко и нежно, постепенно вторгаясь все глубже и резче, и заставляя ее втираться ягодицами в его бедра.

Наслаждение подкралось внезапно, взорвавшись золотистыми искрами, и она охнула.

Он тут же сгреб ее в охапку, развернул к себе лицом и опалил губы крепким, горячим поцелуем.

— Кажется, мне надо выпить, — обхватывая его шею руками и подрагивая от возбуждения, которое никак не хотело отпускать, выдохнула Катя.

Ярцев нехотя отпустил ее. Взял в руки бокал, наполнил его и протянул девушке.

Его волосы были слегка растрепаны, рубашка расстегнута, и Катя, скользнув по нему взглядом, подумала, что еще ни разу не видела мужчину привлекательнее.

Все тело возбужденно горело. Ей хотелось еще. Хотелось опуститься перед ним на колени, расстегнуть обратно замок на брюках, и ласкать губами его еще не успевшую снова восстать плоть. Ей казалось, что этого всегда будет мало – Сашиных поцелуев, объятий и того наслаждения, которое он ей дарил.

— Теперь можешь достать из духовки горячее и зажечь свои свечи, — беспардонно прервав ее фантазии, он подхватил с пола ее трусики, протянул их ей и направился в ванную.

— Как скажешь, — поправляя черное шелковое платье, сказала ему в спину Катя. — Только не забудь, что мы еще не закончили. Я буду ждать твоего возвращения.

— Я не забуду, поверь, — открывая дверь, улыбнулся он.

И она, плеснув себе в бокал вина, чтобы хоть как-то унять разгоревшееся тело, отпила глоток и зажгла свечи на столе.

Ему понравились мясо и овощи, которые она приготовила. По-крайней мере, ел он с удовольствием.

— Завтра поедешь в паспортный стол, тебе надо будет расписаться за новый загранпаспорт, — разливая в бокалы остатки вина, сказал Ярцев.

— Зачем?

— Второго ноября мы с тобой улетаем в Париж. Правда, всего на пять дней, больше не получится.

— Пять дней? — восхищенно всплеснула руками Катя. — Целых пять дней мы с тобой будем только вдвоем, и в Париже?

— Да.

— И в мой день рождения ты поднимешься со мной на самый верх Эфелевой башни, и мы выпьем там по бокалу шампанского?

— Обязательно.

— О, боже, правда? Я не верю!

Она придвинулась к нему ближе и крепко поцеловала в губы. Ее зеленые глаза сияли восторгом и предвкушением.

Ярцев сверкнул в ее сторону взглядом, и улыбнулся. Ему всегда нравился ее неподдельный восторг. Он потянул ее на себя, и вскоре она уже перебралась к нему на колени.

— Мне кажется, мы с тобой что-то не закончили перед ужином, — впиваясь жадным поцелуем ей в шею, хрипло проговорил он.

— Очень много всего, — растворяясь в его прикосновениях, отозвалась Катя.

— И кто-то не потрудился надеть трусики?

— А разве без них я тебе не нравлюсь больше?

Ярцев заглянул ей в глаза и улыбнулся.

— Я отнесу тебя в спальню. Там нам будет удобнее.

Он подхватил ее за бедра и неуклюже поднялся с ней из-за стола. Катя, смеясь, повисла у него на шее, и, не желая его отпускать, крепко обхватила его ногами.

— Не забудь захватить с собой коробочку с кухонной тумбы, — шепнула она.

— Обязательно захвачу, — пообещал он.

Букет из кремовых роз и альстрометрий, упакованный в красивую бумагу, принесли ранним утром, когда Катя еще спала. Ярцев осторожно открыл дверь и забрал букет. Было очень удобно, что все заказы гостей просто добавлялись в счет, который выставлялся по окончанию пребывания.