– Держись, Зяблик… Зяблик, мать твою…

Дождь зачастил, и я решил рискнуть и покинуть убежище. Огнестрела там и без меня хватало, я выхватил тесак и, вращая им здоровой правой рукой, ринулся в атаку.

Когда взобрался на небольшую возвышенность, моему взгляду открылась небольшая заболоченная поляна, усеянная копошащимися телами. Кто-то, предположительно Ганн, жахнул из подствольника, и не сразу было ясно, кто из присыпанных землей человек, а кто – мутант.

В микрофон хрипел то ли Полковник, то ли Ганн – кто-то из них был тяжело ранен или контужен. Не разбирая дороги, я сбежал по замшелому склону, рубанул поднимающегося мутанта, он увернулся, и я снес ему половину черепа, но он не издох, а начал уползать. Шаг в сторону, косой взмах тесака – покатилась башка с паклей белых длинных волос, задергалось мускулистое тело, покрытое коричневыми бороздами, как древесный ствол. Это была самка. Самец с двумя отверстиями в спине, сквозь которые виднелись внутренности, пытался отползти на четвереньках.

И тебе – н-на!

Даже без головы он некоторое время полз, пока не упал на Зяблика, не подающего признаков жизни. Вокруг него растекалась алая лужа. Видимо, на Зяблика сагрились мутанты, и, когда задрали его, Ганн долбанул из подствольника, а после мутантов добила Пуля.

– Пригоршня! – крикнула Пуля. – Еще один левее…

Ее голос утонул в треске полотна мироздания, которое разрывала молния. Я развернулся прыжком и сквозь подлесок увидел распластавшегося в грязи Ганна и ползущего от него мутанта.

– Я его ранила, – добавила Пуля. – Добей!

Это было нетрудно. Третий есть! Я остановился над обезглавленным телом, осмотрелся.

– Полковник?

– Цел, – отозвался он, поднялся из-за кочки и поковылял ко мне, держась за бок.

– Ребро, наверное, сломано. Не беда.

Забулькал, захрипел Ганн, и мы побежали его спасать.

– Пуля, – распорядился я на бегу. – Не покидай позицию, сами справимся. Прикрывай нас.

Дождь хлынул, словно кто-то наверху рывком повернул кран. Полминуты, и я промок до нитки. Дождь лил стеной, в паре метров ничего не рассмотреть. На мокром лице умирающего Ганна пузырилась кровавая пена, смешивалась с водой, глаза его бешено вращались, но он был в сознании. Впился в меня взглядом, глаза его налились ненавистью, он хотел что-то сказать, но закашлялся. Я склонился над ним, чтобы разорвать футболку и оценить повреждения, но вспомнил, что левая рука, выбитая из сустава, не поднимается. Пальцы шевелятся, но силы в них нет.

– Чем помочь? – спросил подоспевший Полковник.

– Достань из второго отделения контейнера артефакт и дай мне, а потом прикрывай меня.

Пока Полковник возился с контейнером, Ганн булькнул, закатил напоследок глаза и задергался в предсмертных конвульсиях.

– Поздно, – констатировал я. – Пуля?

– Все понятно, – проговорила она, всхлипнула, и в воздухе повис незаданный вопрос: «Что дальше?»

Для нее все кончено, она не понимает, за что воевать дальше, для меня все только начинается, моя цель – Химик, надеюсь, что он издох от хлора. Пока не удостоверюсь, что он мертв, не успокоюсь. Институт потом сожгу. Из контейнера я достал «гематоген», отдал Полковнику, чтобы он подлечился. Мне он скорее вреден, выбитая рука так и зафиксируется.

– Кто-нибудь умеет вправлять вывихи? – поинтересовался я, но утвердительно никто не ответил.

В микрофоне шумно дышала Пуля – пробрало ее, дошло, что без команды осталась. Полковника слышно не было. Я снял куртку, футболку, чтобы осмотреть плечо, потрогал багровую припухлость вокруг сустава, отметил, что, скорее всего, имеет место растяжение или даже разрыв связок.

– Надеваем противогазы, идем вниз, – распорядился я. – Чуи? Соло?

Мужики не ответили. Неужели и они мертвы?

– Соло! – воскликнула Пуля, и в ее голосе прозвучало отчаянье.

Она не Ганн, в нас стрелять не станет, но все равно было не по себе.

– Чуи! – повторила она, и снова ответила тишина.

– Пуля, – проговорил я. – Оставайся на месте. Пожалуйста, без глупостей.

– Не волнуйтесь, – отрезала она, всхлипнула и добавила: – Долбаный дождь!

Гром стих. Зато дождь тарабанил так, что ничего, кроме него, не было слышно. На всякий случай я выстрелил в обступившую нас стену воды. Спина к спине, приставным шагом мы подошли к черному входу, надели противогазы, и я встал на первую ступеньку.

Здорово все-таки, что у меня коротыш. Перекинуть ремень через шею, больной левой – растянуть ремень и зафиксировать автомат. Как чувствовал, выбрал именно его. Спасибо тебе, судьба! Больная рука не помеха. Полковник хромал, но держался. В голове билась единственная мысль: только бы в Институте не осталось других неубиваемых мутантов, которые могут внезапно появляться и исчезать.

По заваленной корнями и землей лестнице мы спустились к развороченной двери, я остановился справа, Полковник слева. Удивительно, но длинный извилистый коридор изгибался. Неровные стены были отделаны белой плиткой, идущий под уклон пол – тоже плиткой под белую мраморную крошку, истоптанный десятками подошв, следы перечеркивала струйка крови. Вдоль низкого потолка тянулись потрескивающие люминесцентные лампы.

Хлор тяжелее воздуха, во время утечки он опускается в низины и овраги, здесь от смертельного газа не осталось и следа, он стек ниже. Коридор напоминал кишку, где порой мы не могли идти плечом к плечу и становились друг за другом, пятная пол грязью с поверхности. Вспоминалась фраза из какого-то боевика: «Если они выстроятся в одну линию, смогу ли я уложить их этой пулей?» Если навстречу ринется мутант, у нас не будет шансов.

Полковник ускорился, коридор сузился настолько, что я видел только его спину. Он снизил скорость, и я заметил тело на полу. Темноволосый мужчина лежал на животе, подтянув колени к груди и раскинув руки, под ним растеклась лужа крови. Я переступил через темный чемодан, боком прошел вдоль стенки и обнаружил вторую жертву хлора в пятидесяти метрах от первого тела, там, где коридор расширился, но сделался таким низким, что мне приходилось пригибаться.

Татуированный боец лежал в позе креветки с разинутым ртом и выпученными глазами. Автомат он прижал к груди, изо рта на светлую плитку натекла лужица розовой пены. Третий труп мы обнаружили лежащим на пороге открытой двери, он протягивал руки вперед, одна рука была сухой, как у мумии, и скрюченной.

Полковник скользнул за дверь, вытолкал тело. Я за ним не спешил, кто-то словно удерживал меня…

– Тра-та-та-та, – запел чужой автомат, и Полковник, стоящий в проеме, покачнулся и рухнул на спину, его грудь перечеркивали четыре пулевых отверстия.

Я заставил себя замереть, прижаться к стене – пусть стрелок думает, что Полковник один. Меня трясло то ли от того, что промок, то ли от выброса адреналина. Палец впился в спусковой крючок.