Наконец все было снято и убрано. Молодые уселись на кровати,чтобы выпить шампанского, – как и положено, оно пенилось через край иоказалось сухим, очень холодным и вкусным. В отличие от Роуан, облачившейся вночную рубашку, Майкл не стал надевать пижаму и остался обнаженным Естественно,они не в силах были удержаться от взаимных ласк и вскоре, забыв об усталости,поддались очарованию мягкого света и угодили в маняще соблазнительный пленвеликолепной новой кровати. В обоих вскипела неистовая страсть…

Все прошло быстро и бурно – именно так, как ей нравилось.При этом гигантская кровать красного дерева даже не шелохнулась, словно былавысечена из камня.

Потом Роуан, сонная, довольная, лежала, прижавшись к мужу, иприслушивалась к ровному биению его сердца. Через какое-то время она села,разгладила помятую рубашку и выпила большой глоток холодного шампанского.

Майкл сел рядом, согнув одно колено. Он зажег сигарету иоткинул голову на высокую спинку кровати.

– Это был чудесный день, Роуан, все прошло как помаслу, без сучка без задоринки. Я и не знал, что бывают такие идеальные дни.

«Если не считать того, что тебе привиделось нечто и оно тебянапугало», – подумала Роуан, однако вслух ничего не сказала, потому что,несмотря ни на какие странности, день был действительно чудесный. Можно дажесказать – идеальный день! И ничто не могло его испортить.

Она снова пригубила шампанского, наслаждаясь вкусомчудесного напитка и собственной усталостью и понимая, что все еще слишкомвзвинчена, чтобы закрыть глаза.

Внезапно, как и утром, на нее накатила волна головокруженияс привкусом тошноты. Она помахала рукой, отгоняя сигаретный дым.

– В чем дело?

– Ерунда, просто нервы, я думаю. Пройти по тому проходуоказалось не легче, чем впервые в жизни взять в руки скальпель.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду. Подожди, я потушусигарету.

– Дым здесь ни при чем. Я ведь тоже курю.

Нет, все-таки дело именно в сигаретах. То же самое былоутром. Роуан поднялась с кровати и отправилась босиком в ванную. Легкий шелкночной рубашки, такой невесомый, что она его совершенно не ощущала, окутал телодо самых пяток.

Алка-зельцер, единственного средства, которое всегдапомогало в таких случаях, в ванной не оказалось. Но она помнила, что привезланесколько пакетиков и положила в кухонный шкафчик вместе с аспирином, пластыреми другими домашними лекарствами. Роуан вернулась в спальню, чтобы надетьтапочки и пеньюар.

– Куда собралась? – поинтересовался Майкл.

– Вниз, за алка-зельцер. Не знаю, что со мной такое. Ябыстро.

– Погоди, Роуан, я принесу.

– Оставайся здесь. Ты не одет. Я вернусь через двесекунды. Черт с ним, поеду в лифте.

Дом не был погружен в абсолютную темноту. Сквозьмногочисленные окна из сада струился тусклый свет, освещая натертые полыкоридора, столовую и даже буфетную. Она с легкостью находила дорогу.

Алка-зельцер обнаружился в шкафчике с новыми хрустальнымистаканами, купленными ею во время шумной экскурсии по магазинам вместе с Лили иБеа. Роуан подошла к маленькой раковине, наполнила стакан и тут же выпилапрепарат.

Она закрыла глаза. Да, лучше. Возможно, это всего лишьсамовнушение, но ей определенно лучше.

– Хорошо. Я рад, что тебе лучше.

– Спасибо, – машинально откликнулась Роуан, успевлишь подумать: «Надо же, какой приятный голос – мягкий, с примесью шотландскогоакцента, кажется. Красивый, мелодичный голос…»

И в тот же момент глаза ее удивленно распахнулись. Вздрогнуввсем телом, она привалилась спиной к дверце холодильника.

Он стоял по другую сторону кухонного стола. На расстояниитрех футов. Голос его звучал тихо, проникновенно. Но выражение лица было слегкаотстраненное и абсолютно человеческое. Чуть обиженное, возможно, но не просящее,как это было той ночью в Тайбуроне. Нет, совершенно другое.

Наверное, он самый обыкновенный человек. Все это какая-тошутка. Нет, точно, он самый обыкновенный человек. Стоит здесь на кухне исмотрит на нее. Высокий мужчина с каштановыми волосами, большими темнымиглазами и красиво очерченным чувственным ртом.

В свете, проникавшем с улицы сквозь стеклянную дверь, можнобыло ясно разглядеть и его рубашку, и жилет из сыромятной кожи. Старинныйнаряд, сшитый вручную, с неровными швами и большими пышными рукавами.

– Ну, красавица? Где твоя воля, которая меняуничтожит? – прошептал он тем же тихим, дрожащим и проникновеннымголосом. – Где твоя хваленая сила, которая отправит меня обратно в ад?

Она не могла унять охватившую ее дрожь. Стакан выскочил измокрых пальцев и, с глухим стуком ударившись о пол, откатился в сторону. Изгруди вырвался глубокий прерывистый вздох. Она смотрела на него не отрываясь,однако, несмотря на шок, не утратила способности рассуждать и отметила про себя,что он достаточно высок – наверное, больше шести футов, – что у него мощноразвитые, мускулистые плечи и сильные руки, что черты его лица безукоризненны,а волосы, словно тронутые ветром, слегка растрепаны. Совершенно не тотизнеженный, женоподобный тип, которого она видела в Калифорнии, нет, не тот.

– Чтобы лучше любить тебя, Роуан! – прошепталон. – Как бы ты хотела, чтобы я выглядел? Он не идеален, Роуан. Ончеловек, но не идеал. Нет.

Какую-то секунду страх был так силен, что внутри все сжалосьи ей подумалось, что она вот-вот умрет. Сделав над собой усилие, она надрожащих ногах в ярости шагнула вперед и, потянувшись через стол, дотронуласьдо его щеки.

Колючая, как у Майкла. А губы гладкие. Господи!

Она снова отпрянула и застыла как парализованная, не в силахбольше двинуться или произнести хоть слово. Ее охватила дрожь.

– Ты боишься меня, Роуан? – спросил он, едвашевеля губами, с которых она не сводила глаз. – Почему? Ты приказалаоставить твоего друга, Эрона, в покое, и я подчинился. Разве нет?

– Чего ты хочешь?

– О, это долго рассказывать, – ответил он сусилившимся шотландским акцентом. – А ведь он ждет – твой возлюбленный итвой муж… Ведь это ваша брачная ночь. И он начинает беспокоиться, не понимая,почему ты медлишь и не возвращаешься.

Лицо его смягчилось, искаженное внезапной болью. Как моглаиллюзия быть такой реальной?