его. Он вздрагивал, когда начинали скрипеть ворота, прислушивался, не раздается ли знакомая неровная походка. Случалось, что он вбегал в горницу в полной уверенности, что там сидит Эрнест над своими конспектами.

Но Эрнеста не было и, наверное, не будет больше. Когда он вернется с курсов, то поселится не у Гривковых, а у Тани, в ее директорской квартире.

Дом без дяди был для Милана как лицо с выбитым глазом. Как ты в него ни всматривайся, все равно взгляд неизменно возвращается к горестной, зияющей впадине.

* * *

В феврале дни стали заметно длиннее. Зиме никак не хотелось уходить, она вознаграждала себя за упущенное перед рождеством. Уже приближался Матвеев день («Матвей лед ломает»), а в поле все еще вертелись свистящие веретена метелиц.

Была пятница, самый приятный день недели.

В пятницу утром в школе была физкультура для девочек, мальчики приходили только к третьему уроку, и Милан мог спокойно поспать. Но, как назло, именно в пятницу он просыпался еще раньше, чем обычно. Зато не нужно было тут же вскакивать с постели, а это тоже неплохо.

Милан лежал, прикрыв глаза, и прислушивался к знакомым звукам в доме. В печке потрескивают дрова, из ведра с кормовой свеклой медленно выкипает пена, шуршит веник по цементным плиткам, шаркают мамины шлепанцы.

Вдруг кто-то застучал в ворота.

— Маргита, ты уже встала? — раздался мужской голос.

Яно Мацко! Что ему здесь нужно в такую рань?

Гривкова вышла во двор. На подстенке затопали шаги.

— Мы пришли за машинами. Отвезем их в усадьбу. — В голосе Яно явственно звучали суровые командирские нотки.

Милан недовольно зевнул. Нашли время, теперь уже и подремать не удастся. Он слез с лежанки, лениво плеснул воды на лицо, оделся и стал оглядываться в поисках ботинок. Они стояли на печи, вечером Милан поставил их на теплое место; похоже было, что они высохли как следует. Ботинки с задранными носами выглядели как два прикорнувших кролика.

Во дворе была суматоха, и Миланом овладело недоброе предчувствие. Он натянул задубевшие ботинки на босые ноги и вышел из дома.

Яно Мацко с трактористом бегали вокруг молотилки и кричали.

— Здесь он был, я сам клал его между решетами, этими руками! — Яно протягивал руки к Маргите Гривковой. — Сам его смотал и сунул сюда, а теперь он как сквозь землю провалился!

— Я-то здесь при чем, съела я его, что ли? — огрызалась Гривкова. — Я из твоего ремня студень не варила.

Оказалось, что пропал приводной ремень от молотилки, и не только это: исчезли направляющие барабана, а на некоторых болтах не было гаек. Короче говоря, молотилка была основательно выведена из строя, и тракторист клялся в бога и в душу, что она рассыплется у него по дороге.

У Милана заплясали перед глазами красные и серые круги. Выходит, тот злоумышленник испортил не только свечи на тракторе, но и молотилку.

Перед домом останавливались люди, заглядывали в ворота, возбужденно перешептывались, а Яно совсем разошелся:

— Я этого так не оставлю, я полицию вызову, в район позвоню! Ведь это уже нарочно сделано!

— Да по мне, зови хоть самого антихриста! — отбивалась Гривкова, вся красная от стыда. — Разве я просила тебя тащить свои машины аккурат к моему дому? Целую зиму они у меня поперек горла стоят. Собственная моя телега мокнет под открытом небом, и меня же еще попрекают?

Яно широко расставил ноги, бросил быстрый взгляд в сторону ворот — слушают ли их люди? — и уставился на Гривкову.

— Значит, я их сюда притащил? — Он не говорил, а словно бичом щелкал. — Товарищ председатель сам велел отвезти их к себе. Уважаемый товарищ председатель лично решил о них позаботиться. Но это дело ему даром не пройдет, — это я тебе говорю!

Тракторист завел трактор, и молотилка с элеватором выползли со двора. Гривкова выбежала следом за ними на улицу.

— Кабы я знала, кабы ведала, — завопила, запричитала она, — топором бы их порубала! На мелкие кусочки!

Милан решительно втянул ее во двор и запер ворота на засов.

* * *

«Ради бога, Альберт, не стреляй!» — вот что записалось на граммофонной пластинке. Так Джон Клифтон узнал, что убийцу звали Альбертом, и уверенно принялся за его розыск.

Шерлок Холмс увидал на ковре след ботинка, принюхался к запаху табака и тут же сказал доктору Ватсону: «Грабитель носит ботинки такой-то фирмы, курит особую смесь табака такого-то сорта, которую такая-то компания поставляет избранному кругу своих клиентов».

До чего же им было легко! Жертвы выдавали имена своих убийц, грабители принципиально носили ботинки только определенных фирм и курили сорта табака, находившиеся на надежном учете у торговых компаний.

Но попробуй найди преступника по ничтожному обрывку обычного комбинезона, который продается во всех магазинах! Попробуй зацепиться за такой пустячный факт, что преступник уходил соседскими задворками, а значит, дорогу знал, что уходил уверенно, а значит, сарай Гривковых видел не впервые. Ничтожный след, такой ничтожный, что на него можно не обращать внимания. Милан тоже знает лабудовские дворы и найдет здесь дорогу хоть с завязанными глазами.

Машины испорчены. В субботу (боже мой, ведь сегодня уже пятница!) приедет Эрнест и тут же попадет в эту заваруху. Его будут ругать, все на него насядут, и в конце концов его снимут с поста председателя, а то и вовсе исключат из кооператива.

Конечно, это не так страшно. Тоже мне удовольствие — бегать по учреждениям, часами торчать на заседаниях, ссориться с людьми и терпеливо выслушивать ругань от любой бабы!

Эрнест мог бы пойти на службу в район, а то и в область, в Нитру. Каждое утро он ездил бы на работу поездом, ходил бы аккуратно одетый, а на Лабудову можно было бы махнуть рукой: «Если я вам не подхожу — пожалуйста. И без вас проживу».

Но если его снимут с председателей — тут уж рукой не махнешь. Вызовут в полицию, в суд: «Не уберег кооперативные машины, теперь изволь отвечать!» Что же это я натворил? Почему не рассказал Эрнесту про вора, какого черта вздумал сам его выследить?

Если б можно было взять кого-нибудь в помощь — например Силу, тот бы мог расследовать днем, пока я в школе. Правда, Сила на меня дуется. Интересно, какая муха его укусила? К нам он вообще перестал ходить. Но когда ему ходить, если меня целыми днями нет дома?

Ремень — штука громоздкая, под рубашкой его не спрячешь. Сила слоняется по деревне до поздней ночи, он уж такой, дома ему не сидится; может, он видел