И Мирослава не поняла, то ли он жалеет жену, то ли сожалеет, что она подалась в актрисы.

– А я приехала пару дней назад, – сказала Мирослава, – и узнала, что у вас совсем недавно выступал джазовый оркестр. Так жалко, что я не успела побывать на концерте.

– А, да, – согласился Фёдор, – хорошо играют ребята. Но у них в этот раз Аркаша заболел.

– Аркаша?

– Аркадий Бессонов. Саксофонист их.

– А вы что, с ним знакомы?

– Ну, ещё бы, – ответил Фёдор, – в квартире напротив нас живёт его родная тётка, и он, когда приезжает в наш город, всегда у неё останавливается.

– Значит, всего несколько дней назад в квартире напротив вас жил саксофонист?! – с энтузиазмом спросила Мирослава.

– Не, – покачал головой Фёдор, – на этот раз, как раз и не жил он тут.

– Почему? – разочарованно протянула Мирослава.

– Тётка-то его к дочке уехала. Ключи она мне оставила, но он возьми и расклейся!

– Расклейся?

– Короче, приболел Аркадий, и друзья его разместили в гостинице, чтобы у них под присмотром был.

– Понятно. Значит, вы в этот раз с Аркадием не виделись?

Фёдор покачал головой, цепляя на вилку большой маринованный гриб:

– Сам собирал! – похвастался он.

– А мариновала жена?

– Как же, станется с Кларки, – усмехнулся Шляхтин, – тёща мариновала, дай ей бог крепкого здоровья и долгих лет жизни. Хорошая баба! Да вы и сами небось знаете.

Мирослава предпочла не отвечать. Впрочем, Фёдор и не ждал от неё ответа.

– А вы саксофониста в гостинице не навещали? – спросила она как бы ненароком.

– А оно мне надо? – искренне удивился Фёдор.

– И в самом деле, – улыбнулась Волгина.

Фёдор подмигнул ей и сказал:

– Всё! Перебираемся в гостиную, сейчас будут местные новости, а потом наша городская команда будет играть с питерскими.

Мирослава поняла, что ей до начала игры следует уйти. Поэтому она быстро помогла Фёдору водрузить на чайный столик всё необходимое для чаепития и уселась в гостиной на большой кожаный диван.

Выпив чашку чая, она спросила:

– А у вас есть фотографии вашей жены, играющей в спектаклях?

– Вроде несколько есть, – Фёдор почесал в затылке, придвинул стул к стенке, залез на него и достал из верхней секции несколько альбомов.

– Вы тут глядите, – сказал он, – а я столик назад укачу и на кухне приберусь. А то после игры я ленивый сделаюсь.

– Да, конечно, – согласилась Мирослава, внутренне ликуя, что остаётся одна наедине с фотографиями.

– Пива хотите? – крикнул из кухни Фёдор.

– Нет, спасибо! – отозвалась она, листая страницы альбома.

Наконец ей попались совсем недавние снимки, и она без зазрения совести утянула два наиболее выигрышных.

Когда Фёдор вернулся из кухни, он нёс на подносе бутылку с пивом, кружку и вазочку с орешками.

– Может, будете? – спросил он Мирославу.

Она покачала головой.

И тут зазвонил сотовый Фёдора.

– О! Вадька! – обрадовался он.

Мирослава вполуха слушала его реплики:

– Да ты чё? Прямо послала? Куда? Ко мне? Когда? Сейчас? Уже бежишь? Жду, конечно!

Отключившись, он объяснил Мирославе:

– Сейчас Вадька придёт. Жена его ко мне послала. Сказала ему, орите два олуха в пустой квартире! Маланья знает, что Клара на гастролях, а тёща на даче. Она не любит футбол, бьёт Вадьку кулаком по спине или тычет локтем в бок, когда он кричит, печалясь или радуясь во время игры. Маланья вообще одни сериалы смотрит. – Фёдор тяжело вздохнул.

Мирослава изобразила сочувствие на лице и сказала:

– Тогда я прощаюсь с вами. Спасибо вам за ужин!

– Не за что, – расплылся он в улыбке.

– Но меня мучает совесть… – она искоса посмотрела на него.

– Это ещё из-за чего?

– Я съела макароны, а сейчас придёт ваш друг. Он, наверное, голодный…

– Кто голодный, Вадька? – изумился Фёдор, – да его Маланья как на убой кормит. Я же говорил, что она так-то баба хорошая. А макарон у меня ещё полно накуплено. Могу сварить ещё. Но Вадька только пиво пить будет. Уж вы мне поверьте! – Фёдор сложил руки на груди. – Я Вадьку как облупленного знаю!

– Верю! – улыбнулась Мирослава и протянула на прощание руку Фёдору.

Он осторожно пожал её и проводил до двери, ни о чём не догадываясь и ничего не подозревая.

«Хороший человек», – решила Мирослава, спускаясь с лестницы.

На втором этаже она заметила поднимающуюся по лестнице ей навстречу женщину и сделала вид, что оступилась.

С тихим стоном она опустилась на ступени.

– Что случилось? – кинулась к ней женщина, притулив к стене свою тяжёлую сумку.

– Кажется, ногу подвернула, – прошептала Мирослава, делая вид, что не может говорить от боли.

– Вот печаль-то, – воскликнула женщина, – давайте я «Скорую» вызову!

– Нет, не надо, я немного посижу на ступеньках, и всё пройдёт.

– Да разве ж можно на холодных ступеньках-то сидеть, – всплеснула руками женщина.

– Так что же делать…

– Что же делать, вот оно не зря говорят в народе, что «молодо-зелено». Обопритесь на меня, я вон в той квартире живу. Допрыгаете как-нибудь на одной ноге. Посидите у меня. Лучше станет, пойдёте. А коли нет, так всё равно надо будет «Скорую» вызывать или попрошу соседа отвезти вас в травматологию.

– Не надо в травматологию, – жалобно проговорила Мирослава.

– Ну, это мы потом посмотрим, – проговорила женщина не терпящим возражения голосом, – а пока опирайтесь на меня.

Мирослава сделала вид, что еле доковыляла до двери своей неожиданной спасительницы.

Та проводила её в маленькую уютную комнатку и усадила на кушетку.

– Сидите тихо, я сейчас сумку свою возьму и вам к ноге лёд приложу.

Она так и сделала.

– Меня Мирославой зовут, – проговорила Мирослава голосом, звенящим от благодарности, – а вас?

– Ксения Эдуардовна я, – сказала женщина и куда-то ушла.

Вернулась она с чашкой дымящегося чая, пахнувшего мятой.

– Пейте вот.

– Спасибо.

Чай был очень вкусным, в нём чувствовался привкус горного мёда.

– Никогда в жизни не пила такого вкусного чая, – призналась Мирослава.

– Это муж мой пасеку в горах держит, – пояснила Ксения Эдуардовна, – с весны и до поздней осени он у меня там с пчёлами в горах.