– Умная голова сто голов кормит, а безумная не прокормит и своей. Королевство-то, гляди, рыцарь, стало худее деревенской клячи – как и та, вот-вот ноги протянет, коли…

– Коли что?

– Умом не рыщи, вокруг себя поищи. На такой громадной земле следует стоять слону, а не кролику. Но коли хочешь быть слоном, то и кучи должен ты делать, как слон. А нынешние – кроличьи шарики. Понял ли ты меня, сеньор?

– Был у нас портной, – вторил Тевенену приятель, – все тряпочки в одну собрал, сшил, связал. Пришел другой – распорол все швы, оставил малость, чтоб только брюхо прикрыть. И глуп оказался: пришла зима – замерз. Хорош портной тот, кто ни единой тряпки не выбросит. А теперь бежим с нами, рыцарь, свора ждет своих вожаков.

– Куда ей без нас? Того и гляди зачахнет, как цветок, облитый мочой.

Они побежали, но внезапно остановились и оглянулись.

– А знаешь ли, рыцарь, – молвил один, – что есть земля наша? Кувшин!

– А земля годона? – эхом отозвался другой. – Камень!

– Эти двое никогда не договорятся.

И теперь уже, не оглядываясь, побежали к Малому залу, где развлекалось, изнывая от безделья, придворное общество. Король приказал устроить праздник; тому нашелся повод: приехал архиепископ Реймсский – ему, оказывается, стукнуло пятьдесят пять. Были приглашены жонглеры, певцы, танцовщицы, музыканты и акробаты. Ну и конечно, шуты. Иным нечего было бояться фигляров, ибо их не трогали: не столь погрязли в грехах. Зато другим доставалось от приятелей, и вместо смеха эти другие супили брови, мысленно посылая кару на головы двух паяцев. Но король смеялся от души, не понимая, что умом тот и другой превосходят его самого и смеется он над собой.

Зал имел четыре окна, меж ними – помост высотой в три фута, чтобы всем было хорошо видно. На нем один из акробатов крутил на месте колесо, чуть поодаль – другой, причем оба в разных направлениях, так что создавалось впечатление, что оба «колеса» либо разъезжаются, либо вот-вот неминуемо наедут друг на друга. В углу ждал своей очереди жонглер яблоками и булавами без шаров и пластин; рядом с ним, скрытая портьерой, сидела танцовщица в вызывающем наряде. На другом конце подмостков, заметно волнуясь, стоял фигляр с белой собачкой и обезьянкой в пестрой юбочке, устроившейся у него на плече.

Впереди сидели зрители и в восторге аплодировали. Оба «колеса» неожиданно тронулись с места и «поехали» вокруг помоста навстречу друг другу. Зрители замерли, некоторые в волнении даже приподнялись, не сводя глаз со сцены: вот-вот «колеса» налетят одно на другое… Но этого, конечно, не случилось, «колеса» благополучно «разъехались» каждое в свою сторону. Издав вздох облегчения, зрители вновь сели.

Около сотни человек с огромным интересом наблюдали представление и всякий раз громкими овациями выражали восхищение, как только артист заканчивал свой номер и на смену ему выходил другой. Словом, зрителей, что называется, полон зал. Здесь герцог Орлеанский Филипп де Валуа, брат короля; вдовствующая королева Бланка д’Эврё, вторая жена Филиппа VI; принцесса Изабелла, младшая дочь короля; малышка Жан, сын дофина, и многие другие. Ну и разумеется, сам дофин и его величество Жан II.

Шуты вбежали в зал первыми, за ними вошел де Вьенн. Карлики направились к подмосткам, а маршал принялся внимательно вглядываться в затылки, ища того, за кем он, собственно, и пришел сюда. Приятели тем временем, чертыхаясь, под хохот зрителей вскарабкались на сцену. Зал замер. Что последует за этим? Хорошо, если простые песенки или стишки, к примеру, о духовенстве; но ведь могут кого-то задеть, да так, что потом не отмоешься.

– Погляди, кум, сколько курочек и петушков, – кивнул Тевенен в сторону зрителей, – и каждый ждет корма. Можно ли накормить такую ораву королю?

– Что ты, кум, ведь он собирается идти в поход.

– Далеко ли?

– На неверных.

– Благое дело. Только как же его стая? Кто будет ее кормить?

– Да уж не король; ему важнее набить брюхо заокеанского соседа, которому жадность не дает покоя.

– Что же, выходит, стая в это время будет голодать?

– Зачем же, у каждого своя земля, она их прокормит.

– Но на ней что-то должно вырасти.

– Этим занимается народ.

– Ага, значит, это ему придется кормить курочек и петушков? Кто же накормит его самого? А ведь он не только кормилец, но и щит королевства.

– А-а, ты имеешь в виду, как ловко он умеет управляться серпом и дубиной против закованного в железо паладина?

– Конечно же, вспомни битву, что случилась семь лет назад… забыл только, где это было. Кажется, недалеко от Пу… Пу… вот черт, все забываю это слово. Черный принц тогда возвращался с награбленным добром к себе в Бордо.

– И что же, его побили простолюдины?

– Напротив, это он побил тех, чью землю обворовывал.

– Наверно, у него было огромное войско?

– Да что ты! Всего-то тысяча землепашцев.

– Так-так, любопытно. Говоришь, тысяча? А тех, хозяев земли, много ли было?

– Да тысяч пять или десять.

– И тоже землепашцев?

– Представь, то были рыцари.

– Ай-ай-ай! Бедный Черный принц, как ему не повезло! Ведь железная конница, конечно же, смяла этих жалких простолюдинов, вооруженных, надо полагать, лишь палками да камнями?

– Вообрази, все произошло как раз наоборот.

– Вот так так! Наоборот… Значит, рыцарь был побит? Да как же это может быть? Э-э, да ты, друг мой, я слышал, как-то пел об этом песенку? Не споешь ли еще?

– А ты мне подыграешь? Вон лютня в углу.

Гишар сбегал за лютней, уселся на маленький табурет и тронул струны. Жан II, закряхтев, внезапно заерзал, словно ему неудобно стало сидеть на стуле. Рыцари, присутствовавшие в зале, недобро глядели на шутов. А те продолжали издеваться, кривляясь и забавно жестикулируя. Тевенен в полной тишине запел давно уже сочиненную им песенку:

Вот рыцарь едет на войну, как на турнир,

Где с равным предстоит ему сразиться.

Но вместо мяса ему подали гарнир:

Пред ним плебей! Вот тут и мысли: как с ним биться?

Он думал: где же рыцарь, с кем же драться?

Никто копьем не метит в сердце… Вот так раз!

Он видит чернь, с которой брезгует сражаться,

И тут ему вдруг камнем засветили в глаз.

Он вне себя: ему – меж глаз! Когда такое было?

Звенит во лбу. Тут новый камень – в ухо.

Тем временем коню вспороли брюхо,

И простолюдье рыцаря дубинами забило.

Ведь он павлин, что лишь умеет хвост крутить

Пред стаей