Браво! Избавил меня от деликатных манёвров.

– Давайте так. Сначала пишете заявление о добровольном сотрудничестве с нами. Потом рассказываете, где и как проникли на территорию рейха, действовали в одиночку или с сообщниками, в какой мере вовлечена Элен… – он некультурно перебивает, требует не трогать племянницу, но я неумолимо заканчиваю. – А потом завершим с гарантиями лояльности.

Подписав роковые бумаги с выражением на лице «продаю душу дьяволу», он с тревогой обнаруживает в моих руках два толстых досье.

– Предположим я поверю, будто вы только что приехали через Францию и ни с кем не успели восстановить контакт. Не важно. После варварской бомбёжки Берлина Гейдрих обязан отчитаться перед фюрером, что нанёс удар по британской пятой колонне. В ближайшие сутки будут арестованы ваши знакомцы – Франц Зусман и Хайнц Штейнер. Второй ещё и мишлинг, на четверть еврей. К четвертушкам у нас отношение лояльное, даже призываются в вермахт, но человек с еврейской кровью на службе МИ-6 не имеет права на снисхождение.

По роже видно, успел с этими приговорёнными пообщаться. Наверняка уже какими-то поручениями озадачил.

– Это жестоко, герр гаутштурмфюрер. Что я могу для них сделать?

– Заказать заупокойную службу. Они ещё дышат и даже спят в своих постелях, но уже мертвы безвозвратно.

Колдхэм копается в кармане пиджака, забыв, что его содержимое изъято, даже носовой платок. Сгребает и комкает лист бумаги, им промокает потный лоб. Конец августа выдался тёплый, но не настолько, чтоб поздно вечером покрываться испариной.

– Ужас…

– Возьмите свежий лист. Пишите: «Гауптштурмфюреру СС фон Валленштайну. Сообщаю, что в период разведывательной деятельности на территории Великой Германии в тысяча девятьсот тридцать восьмом…» Записали? Разборчиво, будьте любезны. «…И тридцать девятом годах для исполнения поручений, противоречащих интересам рейха, я использовал следующих граждан…»

Мотает головой, и я с трудом удерживаюсь от желания врезать ему сапогом по физиономии. Очень в тему для будущих слушателей записи нашей беседы. Трачу время, убеждаю – покойникам всё равно. Англичанин демонстрирует несгибаемость воли. Наконец, когда набираю дежурного офицера гестапо с предложением забрать герра и фройлян Колдхэм для дальнейшей работы, рыцарь ломается. Слабак!

Домой вваливаюсь под утро, вторые сутки на ногах. Моё импортное сокровище перепугано до полусмерти. Ещё в прихожей чуть не сбивает с ног.

– Вольдемар! Я уж думала… Тебя арестовали!

Её объятия по силе напоминают боксёрский клинч, но, чесслово, приятно, даже если врёт. Беспокоилась за меня, хотя и сама, и ненаглядный дядюшка Чарльз куда в большей опасности.

– Я сам кого хочешь арестую. Кроме фюрера и тебя!

Она смеётся, растирая слёзы по мордашке.

– Мы с Адольфом вдвоём! Даже не мечтала о таком напарнике. А дядя?

– В порядке. Дня через три-четыре вернётся в Лондон.

– Я так боялась… Около дома вертелись какие-то люди, звонили, стучали в дверь!

– Дьявол!

Изображаю гнев, хотя от усталости трудно лицедействовать. Отталкиваю Элен и кидаю фуражку на вешалку.

– Что?

– Во-первых, ты подходила к окну. Я же велел: нельзя! Во-вторых, старая перечница Зайбер не утерпела и стукнула в гестапо немедленно. Завтра же её рассчитаю.

На самом деле она дала подписку моей конторе, и шухер у дверей – инсценировка. Жаль расставаться с хорошей прислугой. Но с каждым днём войны в Берлине больше вдов. Мне подыщут другую.

– Прости… – шепчет девушка, с которой расставаться не желаю. – А как тебе удалось с дядей?

– Мой метод тебе не понравится. Поэтому ни слова больше. Он жив, здоров, скоро будет в безопасности. Лучше скажи, как вам в голову пришло встречаться в моём доме? А если бы меня угнали в срочную командировку? Гестапо выбило бы дверь и схватило вас обоих!

– Прости! – повторяется она и с обезоруживающей доверчивостью добавляет: – Я думала, что за тобой как за каменной стеной.

– Огромной такой стеной, что в одиночку защитит агентурную группу МИ-6 от всей контрразведки Германии.

Я раздражённо швыряю китель на кресло, разбрасываю сапоги. Элен явно не против разрядки после случившегося, но нет ни сил, не желания. Через два часа мне вставать на службу!

Там меня ждут лавры победителя. Бригаденфюрер Хайнц Йост, шеф нашего департамента, выдёргивает к себе в кабинет на приватную аудиенцию.

– Ювелирная работа, гауптштурмфюрер! Вы дали понять противнику, что готовы поступиться интересами службы ради сожительницы, но при этом действовали жёстко.

Изображаю смущение. Мол, перехваливаете меня, герр генерал.

Он придвигает к себе тонкую папку. Заставляя глаза чуть ли не выпрыгнуть из орбит, умудряюсь прочитать надпись на серой обложке с имперским орлом. Йост рассматривает моё досье.

– Признаться, раньше видел в вас только умелого стрелка и любовника. Отличились во Франции… Провалили операцию в Гамбурге, где действовали пистолетом, а не головой. Не возражайте! Это не столь важно, тогда вы числились у социологов Олендорфа, и совершенно непонятно, зачем вас бросили в поле.

Мне как раз понятно. По той же причине четырежды в неделю посещаю спортзал и тир. Форма, конечно, уже не та, что в абвере, но поддерживается. Для Самого Главного Задания.

Бригаденфюрер пролистывает отчёты о подвигах во Франции. Среди них есть парочка особенных, попади я в руки французов, линчуют без жалости.

– Одно лишь вызывает смущение. Почему ночью вы не поставили в известность своё прямое начальство? Только куратора из гестапо? А если бы провалили операцию?

– Осмелюсь возразить, герр бригаденфюрер, никто лучше меня не разбирается в тонкостях этой операции, никто лучше не знает Колдхэмов.

– Самостоятельны и самонадеянны… Так. Этот раунд нужно завершать. Англичанин в камере?

– В одиночной. И пусть остаётся, пока не вывезу его во Францию. Никаких контактов с миром.

– Верно. Вот что, гауптштурмфюрер. Вам предстоят основательные расходы – на отправку агента и на обеспечение шикарной жизни его племянницы.

– Я укладываюсь в смету.

Генерал делает широкий жест – руками и казённым кошельком.

– Смета будет увеличена. Разведка – деликатная вещь. Порой трудно отчитаться за каждую марку. Вы меня понимаете, гауптштурмфюрер?

Поэтому, когда мой усталый «Хорх» едет на юг от Парижа, в карманах полно денег. Часть я оставил на хранение самому Йосту, ему же надлежит отчитываться о тратах. Шеф постоянно повторяет о деликатности финансовых дел.

Сэр Колдхэм, основательно похудевший за пару дней отдыха в камере, молчит всю дорогу, ограничиваясь бытовыми «да» или «нет». Только когда за окном мелькают виноградники Южной Франции, где война не оставила свой дымный отпечаток, решается спросить:

– Вольдемар, вам нравится то, чем вы занимаетесь?

– Не всегда. Чаще – нет.

– Тогда почему вы на стороне нацистов? Я же знаю, дело не только в отношениях с Элен. Вы порядочный человек.

– Я человек чести. Поэтому не изменяю Родине и присяге.

– Согласен… Но неужели вы сами верите, что злодеяния вермахта и СС идут на пользу Родине? Для вас Германия и нацизм едины?

– Не вижу оснований думать иначе. Что же касается «злодеяний», то ни одна война не выиграна в белых перчатках. Поэтому предпочитаю считать насилие военной необходимостью. Злодейством его назовут наши враги. Но их услышат в единственном случае – если рейх проиграет войну. Победителей не судят, зато победители судят всех.

Он не находит аргументов. Какие могут быть доводы, если Британия воюет в одиночку, за рейхом стоят европейские союзники, ресурсы оккупированных стран и, насколько позволяют торговые отношения, помощь СССР? Когда эскадры Люфтваффе превращают в щебень всю Юго-Восточную Англию?

– Пока дела обстоят именно так. Но ситуация изменится. Британия выдержит и возьмёт реванш. Вы захотите быть с победителями или побеждёнными?

Смеюсь от души.

– Всегда ценил тонкий британский юмор.