белых, скорее всего, не превысили 200 человек. Так выглядел План В, приведенный в действие поселенцами: «дикие» депортации, вылившиеся в локальный геноцид. Колонисты считали, что аборигены вынудили их к этому своим упорством и посягательствами на собственность. Это была «самозащита», на дальнем фронтире поселенцы истребляли людей превентивно, не дожидаясь разрешения свыше и с минимальным риском для себя.

Итак, этноцид тоже имел место, хотя и не был вызван эпидемиями, как в Испанской Америке. Он был следствием долгого контакта аборигенов с поселенцами, и самыми опасными болезнями стали социальные. На австралийском фронтире преобладали белые мужчины, и они принуждали к сожительству местных аборигенок. Были и официальные браки, и неофициальные добровольные союзы, но гораздо больше было похищений, изнасилований и проституции за корку хлеба. Пришло время, когда колонистов стало гораздо больше, чем аборигенов, у которых резко упала рождаемость. Молодых женщин силой забирали из племени, и в сожительстве с белыми они рожали метисов, а не детей своего народа. Венерические болезни опустошали стоянки австралийцев, если они находились на границе с поселениями белых, постоянное недоедание и непривычный для аборигенов алкоголь вели к физическому вырождению и ранней смерти. К 1850 г. большинство белых колонистов считали, что раса аборигенов вымирает.

То, как вели себя поселенцы, кардинально расходилось с намерениями колониальной администрации. Губернаторы не раз высказывали благие пожелания, что «нужно примириться с аборигенами», создать для них протектораты (резервации). Официально туземное население находилось под защитой британского закона. До середины столетия администрация всячески ограничивала поселенческое самоуправление и самоуправство, да и после этого препятствовало, как могло, чисткам. Когда в 1889 г. Британия предоставила Западной Австралии автономию, метрополия оставляла за собой право контролировать национальный вопрос. На самом деле Вестминстеру было не очень интересно, что происходит на другом краю земли, да и возможностей что-либо контролировать там тоже не было. De facto у переселенцев была безраздельная власть, особенно на дальних границах. Один золотодобытчик и фермер, избранный «протектором» аборигенов в своем округе заявил следующее: «Если правительство на полгода закроет на все глаза и позволит нам разобраться с аборигенами, как мы умеем, то с грабежами и набегами будет покончено навсегда» (Haebich, 1988: 97). У правительства не было ни средств, ни поддержки на местах для проведения политики благожелательного патернализма. В реальности от нее пришлось отказаться (Markus, 1994: 23–29; Rowley, 1970: Part I).

Военные возможности местных поселенцев и туземцев были просто несопоставимы: ружья против копий, белые всадники против пеших аборигенов. Стандартная акция возмездия за угнанный скот выглядела так: ночью белые окружали становище, на заре атаковали его, поголовно вырезая мужчин, женщин и детей. Это был своего рода суд Линча. После одной случившейся кражи становище аборигенов атаковали со всех сторон. «Они убивали всех подряд: мужчин, женщин, детей. Некоторые бросились к реке, их расстреливали в воде. Их трупы проплыли вниз по течению мимо сеттльмента». Как выяснилось позднее, в краже был повинен белый (Rowley, 1970: 112–113). Голодающие туземцы часто похищали муку, и колонисты специально подбрасывали им мешки с отравленной мукой. Они не часто звали на помощь, они расправлялись с аборигенами сами. Вот как вспоминает об этом один коренной австралиец из Квинсленда:

Нас вытеснили с нашей земли, нас убивали, травили ядом, забирали наших дочерей, сестер, жен… а скольких отравили в Килкое… Они отняли нашу землю, где мы добывали себе пропитание, а когда мы, голодные, приходили к ним и забирали мешок муки или забивали быка, они убивали и травили нас. А сейчас нам за нашу землю дарят по одному одеялу в год (цит. по: Rowley, 1970: 158).

После создания ответственного государства поселенцы полагались на собственные вооруженные формирования — охранные отряды, — где командирами были белые, а в подчинении у них — ассимилированные аборигены. Это позволило переложить вину с больной головы на здоровую и еще раз убедить себя в том, что туземцы — первобытные дикари. Подчиняясь приказу, они расправлялись со своими соплеменниками залпами из винтовок. У одного офицера спросили: «Вы действительно думаете, что кроме убийства нет других способов выяснить отношения?» Тот ответил: «Пули — вот то единственное, что они способны понять» (Rowley, 1970: 158–163). Такую бойню деликатно именовали «рассеиванием» или даже «пикником с дикарями», в отличие от прямолинейных североамериканских колонистов, которые то же самое у себя называли «ликвидацией». Суды аборигенам ничем помочь не могли. До 1840-х гг. аборигенов держали вне рамок закона. Позже колониальная администрация позволила туземцам свидетельствовать в суде, но белые присяжные к таким показаниям были глухи и слепы. Белые очень редко отвечали перед законом за свои злодеяния (Markus, 1994: 46–48).

Если использовать термин Роули, возник «треугольник напряженности» между поселенцами, миссионерами и британским правительством: колонисты проводили политику «твердой руки», церковь звала к примирению и христианизации язычников, правительство искало компромисса. Все споры с аборигенами обычно решало «авторитетное лицо», которое «хорошо знало их нравы» и обыкновенно выносило вердикт: «С ними надо пожестче». Хорошим идейным подспорьем был и социал-дарвинизм. Австралийские аборигены были исторически обречены: будущего у них не было, и от них избавлялись. Б. Д. Морхед, впоследствии премьер-министр, заявлял:

«То, что мы сделали в Квинсленде, делалось в любой другой стране… Когда гуда приходили белые, черным не оставалось места… Низшая раса должна склониться перед высшей расой… [Было бы ошибкой] вести щадящую политику по отношению к этим беднягам, это только продлило бы их агонию, эти люди неминуемо должны были исчезнуть под натиском англосаксов… Черные должны были уйти, и они ушли… аборигены недостойны жизни. Если бы их вовсе не было, было бы отлично» (Markus, 1994: 36–37).

Охотничьи племена в центре и на севере Австралии выжили и дали чистокровное потомство в XX столетии. Метисы и их потомки жили у границ сеттльментов белых поселенцев, презираемые, влачащие жалкое существование, умирающие от болезней и алкоголя. Начиная с 70-х гг. XIX столетия в Австралии стали быстро развиваться промышленность и сельское хозяйство. Это дало шанс цветному населению найти себе хоть какую-то работу. После 1900 г. правительство начало борьбу за «белую Австралию» и «чистоту расы». После того как поток мигрантов из Азии снизился, некоторые работодатели проигнорировали возражения юнионистов и лейбористов и обратили взор на аборигенов. В начале XX века начала проводиться политика протекционизма, то есть сегрегации, — своего рода План Г. Закон запрещал аборигенам появляться в городах и поселках без специального разрешения. В некоторых штатах появились законы, запрещавшие браки между коренными жителями или белых с метисами. Тем не менее рождаемость несколько увеличивалась, и возникла уверенность, что аборигены все-таки не вымрут. Массовые убийства