было раньше, в молодые годы, – душевную стойкость, силу духа. За короткую паузу в разговоре он просчитал ситуацию, и когда инквизитор сказал, высказывая нетерпение:

– Мне бы хотелось услышать ваш ответ!

Андреа достаточно спокойно молвил:

– Мои отношения с женой покойного мессера Тривизани, по моему уразумению, не проходят по вашему ведомству, так же как и дела, связанные с отравлениями и прочими убийствами. Это первое. И второе: принимая во внимание пункт первый – мою связь с Габриэллой, – нужно быть не совсем в здравом уме, чтобы отравить мужа своей возлюбленной, потому что подозрение в убийстве падет в первую очередь на меня, как на провизора, который может приготовить любой яд. А то, что ваши ищейки следили за мной и Габриэллой, я давно знаю. – Это Андреа сказал наугад и попал в цель.

Физиономия инквизитора пошла красными пятнами.

– Но-но, не забывайте, где вы находитесь! – процедил он сквозь зубы.

– Как тут забудешь… – буркнул Андреа. – Ваша милость, вы скажите прямо, что вам от меня нужно? Чем я могу быть полезен святому престолу? Нам и впрямь нет смысла темнить.

Какое-то время инквизитор оценивающе присматривался к Андреа Гатари. А затем тихо молвил:

– Умен… Это несомненно. Имеет военный опыт. Может в трудный момент собраться и найти выход из трудного положения. Хорошо образован, медикус, провизор – это просто великолепно! – превосходно владеет не только оружием, но и пером. Да, да, я читал ваши поэтические опусы. В общем, рекомендации, которые вам дали, соответствуют истине. Вы нам подходите по всем статьям, синьор Гатари.

– А как же убийство мессера Лоренцо Тривизани? Это правда или?..

– Истинная правда. Он и впрямь был отравлен… – Тут инквизитор выдержал эффектную паузу, а затем продолжил: – Своим поваром, который приготовил ему несвежую рыбу. Следствие уже все выяснило. Его организм был сильно изношен и не смог справиться с отравлением, которое обычно заканчивается долгим сидением на ночном горшке. Но! – Инквизитор многозначительно поднял указательный палец правой руки вверх. – Не исключено, что прокурор ошибся и мессера Тривизани все-таки отравили…

Андреа все понял. Если он откажется выполнить некую миссию (судя по всему, очень серьезную), то может возобновить свое знакомство с тюремными казематами. Мало того, ему предоставят возможность «познакомится» с палачом инквизиции.

От этой мысли у Гатари пошли мурашки по коже. Святые отцы были весьма изобретательны по части пыток и казней. Чего стоила только одна железная клетка, которую инквизиторы для устрашения еретиков подвешивали на внешней стороне городских стен, на больших площадях, на зданиях судов, ратушах, кафедральных соборах, крупных перекрестках. Часто в ряд располагалось несколько клеток. В Венеции их развешивали на Большом мосту и на стене Арсенала. Иногда в клетки помещали только отрубленные головы, но это были редкие счастливцы; большинство несчастных ждала страшная смерть.

Обнаженный или почти обнаженный узник, запертый в клетке, погибал от голода и жажды, реже замерзал зимой на ледяном ветре или летом от перегревания и солнечных ожогов. Очень часто перед такой казнью осужденных подвергали пыткам и уродовали их тела, чтобы еще больше устрашить зрителей. Разлагающиеся трупы обычно оставались в клетке до тех пор, пока из нее не начинали сыпаться кости распадающегося скелета.

– Я готов послужить Святому престолу верой и правдой! – твердо заявил Андреа Гатари.

– Иного мы от вас и не ждали… – На лице инквизитора появилась елейная улыбка, и он на миг превратился из каменного истукана в благодушного синьора, с которым можно приятно провести время. – Слушайте и запоминайте…

Это он уже сказал мрачным тоном, остро сверкнув своими черными бездонными глазами.

Глава 8. Осада Чембало

Полуостров Таврика, который в начале новой эры переименовали в Готию, всегда считался жемчужиной древнего Понта Эвксинского – Гостеприимного моря. Правда, прежде древние греки, которые начали заселять своими колониями берега Таврики, считали его Понтом Аксинским – Негостеприимным морем. Они были поражены суровостью новых земель. Греки двигались вдоль берегов и не отваживались выходить в открытое море, где их утлые суда топили частые шторма. Их пугали неистовые зимние бури и дикие племена, населявшие побережье.

Много неприятностей грекам-мореходам доставляли фракийцы, которые занимались прибрежным разбоем. Они нападали на корабли, которые буря выбрасывала на их берег. Но фракийцы были не очень опасны для греческих мореходов. Собственных кораблей они не имели и сидели на берегу, терпеливо ожидая очередную бурю.

А вот в горах полуострова обитали племена тавров, которых считались самыми отчаянными разбойниками Древнего мира. Как и фракийцы, они тоже спускались к воде и подбирали добро, оставшееся после кораблекрушений. Но тавры не довольствовались только ролью обычных грабителей. Они строили быстрые суденышка – миопароны, на которых выходили в пиратские рейды. И горе было тихоходной торговой посудине, которая имела несчастье оказаться вблизи побережья Таврики, отбившись от каравана купеческих судов, которые охраняли военные корабли.

Тавры нападали на греков, внезапно появляясь из укромных бухточек. Особенно плохой популярностью славилась бухта с узким входом, которую они называли бухтой Символов[54]. Во время сражения миопароны тавров охватывали греческие корабли полукольцом. Подойдя вплотную к будущей жертве, тавры перепрыгивали на палубу чужого корабля, и начиналась жестокая немилосердная резня. Незавидной была судьба и тех, кто попадал к таврам в плен.

Пленников обычно приносили в жертву богине Деве. Несчастных убивали ударом огромной дубины, потом у трупов отрезали головы и насаживали их на шесты, которые втыкали у входа в хижины. Чем большее количество таких шестов стояло у дома воина-тавра, тем больше он почитался и уважался в племени.

У разных народов и племен море имело разные названия: персы именовали его Ахшайна, древние киммерийцы – Киммерийским, тавры – Таврическим, некоторые именовали его Сурожским морем, были и другие названия, но в описываемые времена оно чаще всего обозначалось на морских картах-портоланах как Русское или Черное море.

После падения под натиском крестоносцев в 1204 году Византийской империи, она потеряла ранее принадлежавшие ей территории. Так случилось и с Готией. Византийские владения полуострова попали в руки венецианцев, позже туда пришли генуэзцы, которые основали город и порт Каффу[55] на месте древнего аланского поселения Ардабда, а та часть земель, которую не смогли прибрать к рукам итальянские купцы, так и осталась небольшим христианским княжеством Дори или Феодоро.

Держава Феодоро располагалась на юго-западе Готии и тянулась от Чембало[56] до Алустона[57]. В начале XV века с юго-восточной стороны ее отрезали от моря территории генуэзцев, на севере находились обширные татарские владения, а с западной стороны часть территории Феодоро омывали воды Русского моря.

Столицей княжества стал город Мангуп (ранее он назывался Дорос), который вскоре получил еще одно наименование – Феодоро. Население княжества в основном составляли потомки тавроскифов, аланы, готы, греки, которые называли себя ромеями, подчеркивая этим свою связь с Византией, анийские армяне – жители города Ани, подвергшиеся разрушительному нападению турок-сельджуков, восточные славяне и русы; все они исповедовали православие.

Феодориты имели превосходные сады, обширные виноградники, огороды. Почти в каждом селении давили виноград и делали вино. Конечно, оно было хуже критского, но все равно пользовалось большим спросом. Жители Феодоро занимались ткачеством, делали керамическую посуду, мыло из глины, обрабатывали металлы, шкуры зверей и домашних животных.

Однако среди всех ремесел, которыми владели феодориты, особое место занимало строительство. Благодаря местным умельцам в княжестве возводились