Андреа с его «копьем» сразу же бросили в полымя одного из самых кровопролитных сражений, которое случилось 2 июня 1424 года при Аквиле. Оно положило конец очередной войне между двумя враждующими кланами Неаполитанского королевства: королевы Джованны, которую поддерживал папа Мартин V, и короля Альфонса.

Городок Аквила был осажден войсками Браччо да Монтоне, у которого было пятнадцать эскадронов. Против него стояли войска Аттендоло Сфорца, одного из лучших кондотьеров Италии. И они были более многочисленны.

Под пятым номером в весьма скромной по численности армии да Монтоне значился эскадрон Гаттамелаты. У него числилось около полутора тысяч «копий» против почти трех с половиной тысяч «копий» Атендоло Сфорцы. Помимо этого у Браччо было еще двести «копий» и триста арбалетчиков, которые сопровождали обоз и охраняли знамя генерала-кондотьера – черный баран на желтом поле.

Небольшая армия Браччо, разделенная на несколько подразделений, постоянно сменяющих друг друга, целый день изматывала противника. А под вечер да Монтоне, собрав все свои эскадроны в один кулак, обрушился на врага. Победа вышла полной. Малатеста, генеральный капитан войск папы, попал в плен вместе с тремя тысячами солдат и был казнен. Браччо сделал ставку на своих немногочисленных, но дисциплинированных кавалеристов, и выиграл битву.

Но следующий день принес одни огорчения. Пока Браччо сражался со свежими войсками противника, которые подошли к Аквиле ранним утром, пятьсот аквиланцев вышли из осажденного города и ударили ему в тыл.

Разгром был ужасный. Раненый Браччо да Монтоне, которому на тот час как раз исполнилось пятьдесят шесть лет, попал в плен вместе с большинством своих соратников и спустя несколько дней умер под пытками.

Что касается Андреа, то его «копье» спаслось от верной гибели благодаря хитрецу Чезаре, которому совсем не хотелось погибнуть, во-первых, голодным, а во-вторых, почем зря, потому как полностью жалованье им так и не заплатили.

Он все разведал, и когда пришла пора давать деру, посоветовал прорываться в замок Паганика вместе с «копьями» кондотьера Пиччинино, который был еще тот хитрец и вполне мог дать фору самому Гаттемалате.

План Чезаре, за неимением лучшего, показался Андреа Гатари вполне приемлемым, так как «копья» Эразмо да Нарни были размазаны по всему фронту и собрать их в кулак не представлялось возможным.

И Андреа последовал совету слуги.

Каким же было его удивление, когда оказалось, что в замке находится казна, где хранилось около семидесяти тысяч дукатов! Как пройдоха Чезаре это проведал, одному Богу известно.

Поскольку превосходящие силы врага уже приближались к замку, а ценности ни в коем случае не должны были попасть в загребущие руки Аттендоло Сфорцы, спрятавшиеся в замке немногочисленные латники, среди которых было и «копье» Андреа Гатари, взломали замок на дверях сокровищницы, набили походные сумки доверху золотыми монетами и под покровом темноты исчезли в неизвестном направлении…

Глава 7. Сломанное копье

На неприметной улочке Падуи, неподалеку от Прато, притаилась невзрачная аптека мессера Андреа Гатари. В ней имелось всего лишь одно широкое окно, возле которого в углу находилась печь с вытяжным шкафом, от печи по стенам тянулись полки, заставленные банками, колбами и склянками с непонятными простому человеку надписями, а под окном солидно высились две больших ступки из прочного зеленого базальта для истирания минералов в порошок.

Посреди помещения находился стол с песочными часами, на столе теснились бронзовые ступки меньших размеров, чем те, что стояли на полу, лежала огромная морская раковина – совершенно бесполезная с медицинской точки зрения (правда, очень красивая; дамы ею восхищались), какие-то бумаги, несколько манускриптов и письменные принадлежности.

А над столом под потолком висело чучело крокодила. Оно должно было, как и диковинная морская раковина из южных морей на столе, внушать посетителям доверие к продаваемым в аптеке снадобьям. Ведь все знали, что органы рептилии и заморских моллюсков используются в приготовлении очень действенных лекарств и по утверждению провизоров обладают магическими свойствами. Кроме того, чучела крокодилов считались непременными атрибутами чернокнижников и алхимиков.

Андреа очень хотелось достать где-нибудь голову носорога, а еще лучше – рог единорога, которому приписывали потрясающие целебные свойства. Считалось, что рог единорога, перетертый в порошок, спасает от лихорадки, чумы и порчи. Кроме того, он помогал выявлять яд в пище, запотевая при приближении к отраве.

Увы, если голову носорога еще можно было купить за большие деньги (и то если сильно повезет; мавры не очень охотно расставались со столь ценной добычей, которая служила подтверждением их мужских достоинств), то за рог единорога (который чаще всего был поддельным) требовалось отсыпать столько золота, сколько он весит сам. На это расточительство прагматичный Андреа пойти не мог.

В аптеке имелась еще и задняя комната для приготовления лекарств и микстур, хотя с отцовской лабораторией в аптеке «Alla Testa d’Oro» она не шла ни в какое сравнение. Скромное помещение было загромождено ящиками с целебными кореньями, корзинами с сухими лекарственными травами, бутылями, оплетенными лозой, склянками и бутылками всевозможных форм и размеров, жаровнями и горшками, ручной мельницей и весами, перегонным кубом, которым Андреа практически не пользовался, так как не обладал достаточными познаниями в алхимии, разными хитрыми инструментами, которые при небольшой доли фантазии можно было посчитать принадлежностями палача, и тряпьем.

Над входом в аптеку Андреа прикрепил скульптурное изображение черного лакированного эфиопа с широко открытым красным ртом. Это была своего рода вывеска его заведения и называлась она «гапер», что на языке голландцев означало «зевун». С некоторого времени и аптеку с барельефом эфиопа в народе начали именовать «гапер». «Гаперы» стали одним из символов фармации.

Произошли они от трюка, который использовали восточные торговцы для привлечения покупателей. Сарацинские купцы устанавливали на площадях городов сцены, где для прохожих разыгрывались настоящие театральные представления.

Торговец красочно расхваливал при большом стечении народа новую микстуру или серную палочку, которая будто бы спасала от чумы, после чего темнокожий раб, искусно изображавший смертельно больного, широко открывал рот, высунув красный язык, получал снадобье и прятался за ширмой. Спустя какое-то время он появлялся в расшитых одеждах и тюрбане, демонстрируя толпе свое чудесное исцеление.

В Падую Андреа возвратился лишь после того, как его «копье» лишилось Федериго Корнаро. Он умирал на его руках, и Андреа ничем не мог ему помочь. Слишком тяжелы были раны Федериго.

Возможно, в домашних условиях его piatto – оруженосец и смог бы выжить при надлежащем уходе и с теми лекарствами, которые имелись в отцовской аптеке «Alla Testa d’Oro», но в пылу сражения, когда враг наседает, хватило времени только наложить на раны целебную мазь и прикрыть ее чистой повязкой. Конечно же это не помогло, и Федериго Корнаро сгорел как свеча.

Андреа честно исполнил свой договор-кондотту – прослужил под началом Гаттамелаты полгода, затем еще полгода, и наконец, целый год, получив при этом несколько легких ранений, – и покончил с ролью наемного capolancia. Как ему тогда казалось – навсегда.

Возвращаться в Венецию он не рискнул – муж Габриэллы, престарелый Лоренцо Тривизани, скрипел, как трухлявое дерево, но не падал. Наверное, его удерживала на этом свете месть по отношению к неверной жене; он хотел протянуть как можно дольше, чтобы ее молодость увяла, и Габриэлла никому больше не была бы нужна. А значит, его по-прежнему нужно было остерегаться.

И Гатари остался