и обманывать и в конце концов, снабдив её смертоносным зельем, выдворить с глаз долой – всё это представляется мне просто возмутительным. Мы в нашем клане Баци никогда бы не поступили так с сотоварищем.

Его слова немало удивили Шэнь Цинцю: он никак не ожидал столь здравых суждений от этого многоуважаемого братца, обычно неспособного вникнуть в смысл происходящего. Похоже, его IQ также претерпел любопытные метаморфозы с момента их последней встречи, явно превысив полагающийся рядовому статисту уровень.

На сей раз повисшую тишину нарушил Уван – сердито сдвинув седые брови, он сложил ладони перед грудью и во всеуслышание заявил:

– Что за вздор! Демоны испокон веку устраивали нескончаемые набеги на мир людей, чиня здесь разбой, – и что же, нам следовало подождать, пока Тяньлан-цзюнь учинит резню, чтобы потом предаваться бесплодным сожалениям? К тому же речь идёт об уважаемом главе, занимавшем ведущее положение[115] среди наших школ, – с какой стати ему злонамеренно вводить в заблуждение весь мир совершенствующихся? Что же до этого демонического отродья, то, разумеется, нельзя было дать ему появиться на свет! Остаётся лишь посетовать на то, что дьявольское семя оказалось сильнее яда!

Его категоричное высказывание было тотчас поддержано ободряющими выкриками и хлопками. На лице великого мастера Учэня застыло такое выражение, словно он был больше не в силах это слушать. Соединив ладони в молитвенном жесте, он принялся повторять имя Будды.

Это вовсе не значило, что все собравшиеся здесь не знали жалости, – просто пламенная речь Увана так подействовала на слушателей, что они позабыли о сострадании. В конце концов, этим демоническим отродьем был Ло Бинхэ, так о каком сочувствии могла идти речь? Вот они и чихвостили его в своё удовольствие.

Веки Ло Бинхэ опустились, – он то ли слушал, то ли глубоко ушёл в свои мысли. Черты, несколько смягчившиеся за последние дни, словно вновь покрылись ледяной коркой.

Казалось, собравшиеся в Зале сокровищ великого героя пытаются перещеголять друг друга в вариациях на тему того, что Ло Бинхэ вообще не следовало рождаться на свет и как славно было бы, если бы мать погубила его уже в утробе, – однако тот, кому они дружно желали смерти, будто вовсе их не слышал.

Вот что должен был представлять из себя идеальный вариант развития событий: главы школ открывают торжественное собрание, чтобы обсудить, что им делать с исходящей от Тяньлан-цзюня угрозой → выскочившие как чёртик из коробочки демоны устраивают провокацию → Ло Бинхэ единолично одолевает их, и на него дождём сыплются баллы симпатии и положительного образа. Однако из-за того, что эта блеющая в унисон отара сплетников принялась так и эдак склонять его происхождение, надежд на то, что события примут верное направление, оставалось всё меньше.

Поглядывая на молчаливого Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю начал жалеть о своём решении.

Надо было отказаться от этой миссии.

– К чему подобные речи? – вздохнул великий мастер Учэнь. – Увы, милостивая госпожа Су сгинула, оставшись в горьком одиночестве: хоть старый глава Дворца несколько лет посылал людей на её поиски, они не увенчались успехом, и кто знает, что ей довелось выстрадать перед смертью. Что же до Ло Бинхэ, то, пусть в его жилах и течёт кровь небесных демонов, он никогда не совершал тяжких преступлений, попирающих законы неба и моральные устои…

– Шиди чересчур великодушен, – упрекнул его настоятель Уван. – Или ты забыл, как чуть не расстался с жизнью в городе Цзиньлань? Кому, как не тебе, знать, насколько коварны и жестоки могут быть демоны? Когда имеешь с ними дело, лучше истребить ростки, прежде чем они успеют окрепнуть, – только так и никак иначе. Эта парочка – отец и сын – долгое время вынашивала злодейские планы, и теперь они собираются сообща вернуться в наш мир, дабы в своём безумии попытаться повергнуть его во прах. Выступая в их защиту, ты выказываешь не милосердие, а прямо-таки женское мягкосердечие[116], и сам же ужаснёшься результату своего благодушия, когда разразившаяся катастрофа во сто крат превзойдёт увиденное нами во сне!

Хоть уровень совершенствования великого мастера Увана, безусловно, был высок, он явно выбрал не ту школу, ведь от буддиста у него была разве что бритая голова: вместо того, чтобы источать ауру просветлённости, он прямо-таки раздувался от агрессии. Воистину, ему следовало размахивать не посохом старшего настоятеля, а топорами под стать Ли Кую[117], да и звание «великого мастера» куда больше подходило Учэню, который, не отличаясь выдающимися достижениями, обладал щедрым и незлобивым сердцем. Даже под градом упрёков он не дрогнул:

– Но ведь то, что они действуют сообща, пока не доказано?..

Неизвестно, как долго ещё препирались бы старейшины монастыря Чжаохуа, не вмешайся Юэ Цинъюань:

– В сговоре они или нет, одно я могу сказать с уверенностью: Ло Бинхэ едва ли можно назвать хорошим человеком. – Возвысив голос, он обратился к толпе: – Цинцю, может, наконец дашь о себе знать?

Все волоски на спине Шэнь Цинцю мигом встали дыбом. Помедлив, он всё же вышел вперёд.

Он чувствовал себя будто ученик начальной школы, которого учитель вызвал к доске, чтобы отчитать перед всем классом: лицо так и горело, однако у него хватило выдержки, чтобы как ни в чём не бывало отвесить церемонный поклон.

– Глава школы.

После того, как все взгляды обратились на Шэнь Цинцю, тот, кто находился рядом с ним, также неизбежно должен был привлечь к себе внимание общественности. И точно, тут же кто-то воскликнул:

– Ло Бинхэ! Это же Ло Бинхэ!

– Это и правда он! Когда он появился?!

– И Шэнь Цинцю здесь! Так он на самом деле жив?!

– Но он же уничтожил себя в городе Хуаюэ прямо у меня на глазах…

В воцарившуюся какофонию криков людей, которые будто увидали злобного призрака, вплелись и нежные голоса трёх прекрасных даосок из обители Тяньи: крепко держась за руки, они залились лихорадочным румянцем – вот только Шэнь Цинцю отчего-то казалось, что их девичья застенчивость направлена не на ученика, а на него самого…

Не поднимаясь с места, Юэ Цинъюань окинул его нечитаемым взглядом:

– Ну что, порезвился вволю?

Прежде глава школы никогда не заговаривал с ним столь резким тоном – да что там, одно слово «порезвился» из его уст ошарашило Шэнь Цинцю, будто он приказал всыпать ему палок. Похоже, Лю Цингэ не пожалел цветистых выражений, описывая события последних дней.

При этой мысли Шэнь Цинцю поклялся, что однажды утащит Чэнлуань, чтобы порубить им все свиные окорока на кухнях всех двенадцати пиков – после этого Лю Цингэ вовеки не вернуть своему мечу