— Вопрос настоящего бухгалтера, да? Ты сменил работу? Нет?

Каменцев молчал, но пронзительных наглых глаз не опускал. Я чувствовала, что начинаю идти красными пятнами.

— Хочешь, сам у него спроси? Если не боишься в морду получить, — я уже просто не знала, что говорить в этой бредовой ситуации. — Я не считаю, но у него явно имеется распечатка с визы. Сомневаюсь, правда, что он будет тебе показывать… Кирилл, тебе самому не смешно?

— Над чем я должен смеяться? Над тем, что ты вдруг решила заработать не головой?

Козел… Но защищаться не хочется, вот совсем не хочется.

— Ты не такая была раньше, когда я с пеной у рта защищал тебя перед матерью, когда та говорила, что тебе нужен не я, а возможность зацепиться в Питере. Теперь ищешь нового дурака? Только всех дураков восемнадцатилетние расхватали. На таких дур, как ты, только козлы остались. Наиграется и бросит, вот увидишь… Только он еще и Любой поиграет. У тебя совесть вообще есть?

Это вопрос, да? Давайте спорить о вкусе ананасов с теми, кто их ел. О совести заговорил…

— Уходи, Кирилл. Просто встань и уйди…

Я говорила тихо, очень тихо, а он заорал:

— Я никуда не уйду!

— Тогда я вызову полицию, — продолжала я все тем же полушепотом. — Я не разрешала тебе приходить к Любе.

— И что? Что они сделают? Выкинут меня из собственной квартиры? Лишат прав на ребёнка, которых ты меня уже лишила?

— Ты нарушил соглашение, — проговорила я уже, кажется, еле различимым шепотом. Я не хотела видеть на кухне Александра Юрьевича. Двух Каменцевых мне не выдержать!

— Какое соглашение? Я с тобой ни о чем не договаривался, ты все сделала без меня. Ты у нас там юрист-самоучка, что в законе про меня говорится? Штраф в размере тысячи рублей? Скажи, чего я должен испугаться?

— Собственной совести. Вдруг проснется и укусит?

— Тебя ничего не кусает? Дать тебе почитать про отчимов и маленьких девочек, дать?

Я вскочила. Это уже слишком.

— Вон, Кирилл! Вон! — теперь я орала.

Пусть услышат соседи, плевать…

— Я сказал, что никуда не уйду, — теперь он говорил шепотом. Зловещим.

И даже ногу на ногу закинул.

— Отлично. Тогда уйду я!

— Лизавета, что ты делаешь? — это на меня воззрился Александр Юрьевич, когда я фурией влетела в комнату, где он вместе с Любой наводил в кукольном домике последнюю красоту.

Неужели не видит? Ухожу! Что еще может делать женщина, доставая из шкафа одежду и даже не прося постороннего мужчину выйти? Правда, сначала я одела Любу.

— Мама, мы гулять?

— Да, к тете Лии, — сказала я, не задумываясь, то ли правду, то ли ложь. — Катя очень хочет встретить с тобой новый год. Вы даже будете спать в одной кроватке…

Дай-то Бог! Проверка женской дружбы… Что я делаю, что я делаю…

— Лизавета…

Я сычом глянула на бывшего свёкра — сейчас я готова была стереть его в порошок за то, что он открыл Кириллу дверь, хотя даже в гневе понимала, что старик думал, что у нас с его сыном договоренность. Мне бы тоже не помешало б научиться думать о людях хорошо… Только эти люди не дают мне никакой возможности поверить в их порядочность и доброту.

Я отвернулась от Александра Юрьевича, скинула спортивные штаны и влезла в брюки, сунула руки в серый пуловер и вынырнула оттуда, чтобы узреть Кирилла.

— Ты никуда не пойдешь, — сказала его голова.

— С дороги! — я не кричала. Не имело смысла. — Я сейчас вызову полицию, ясно?

Я не совсем понимала, что можно сказать и сделать в сложившейся ситуации, но была готова звонить, если только Кирилл не освободит от себя дверной проем. Но он отошел. Я свернула детское платье, прошла мимо Каменцева к накрытому новогоднему столу и схватила мешок с подарками Вербова — больше ничего ценного для меня в этой квартире не было. Сунула в пакет детское платье и крикнула, чтобы Люба одевалась. Ничего не спрашивая, ребенок подчинился. Я же, обувая и одевая самою себя, давилась слезами, наблюдая дерганные движения маленькой девочки — и просто боялась думать, что сейчас творится в ее детской головке. В моей точно царил сумбур.

— Александр Юрьевич, бросьте в казан отмоченный рис, залейте двумя стаканами воды и проварите полчаса. Остальное все готово.

Он не ответил мне даже спасибо. Про шампанское в холодильнике я говорить не стала. Кирилл теперь молчал, а может и говорил — не знаю, в ушах звенело. Я с трудом слышала собственные шаги и жалела, что на сапогах нет каблуков, а на отсутствующий каблуках — звонких набоек: они бы заменили мне сейчас стук сердца. Я потащила ребенка вниз по лестнице, без лифта.

— Мама…

Я остановилась: что? Не спросила — просто взглянула на дочь.

— Мы забыли подарок для папы.

Сердце забилось, как бешеное. Да, я совершенно забыла про крысу. Из-за крысы настоящей!

— Еще рано дарить, — успокоила я ребенка. — И Гриша не придет к тете Лии.

— Почему?

Какой прямой вопрос — жаль, не дать на него такой же прямой ответ.

— Потому что там и без нас много народа.

— Там всегда много народа…

И это правда.

— Люба, пригласили только тебя. Пожалуйста… Мы с папой тебя завтра заберем.

Боже, я уже все решила за Лию. Степанова, не подведи! Но набрала я все же Вербову, когда мы с Любой наконец вышли на улицу. Нам идти-то три двора!

— Ты можешь меня дождаться? Пятнадцать минут! — сказал Гриша, когда я сообщила, что иду к Лии.

— Мне идти десять минут. Я сейчас пришлю тебе адрес. Будешь ждать меня у подъезда.

— Ты меня стесняешься? — почти перебил мои слова Вербов. Зло. Очень зло.

— Гриша, я ей даже не позвонила еще… Я позвонила тебе первому…

— И не звони! — снова перебил меня Вербов. — Поедем ко мне. Елки у меня нет, но есть шишки и веточки. Зачем нам Степанова, ну вот серьезно… Лиза, я действительно серьезно сейчас!

Только не кричи. Пожалуйста, не кричи! Мои уши уже скрутились в трубочку от Каменцева. Не надо плющить их молотом!

— Гриша, это праздник… — голос дрогнул. Мне хотелось быть с ним, очень хотелось. Но я уже пообещала Любе, что она идет к Кате. — Ты не понимаешь…

— Не понимаю, — говорил он по-прежнему нервно, но уже значительно тише. — Поехали на дачу. Если мы свалимся Ленке на голову, она от счастья по потолку ходить будет. Там и елка, там и домашний Оливье…

— Пожалуйста, Гриша… — я чувствовала, как у меня защипало глаза.