— А у нас какой маршрут, ты не знаешь? — тихо спросил Вадим. — Найденыши спят в машине. Подруга, ты думаешь, их по домам развести? Или в полицию?

— Вадик, ну конечно, по домам! Им надо в себя прийти, помыться, отлежаться, а потом только на вопросы отвечать.

— Ты думаешь, они в лесу заблудились?

— Не знаю. Они какие-то странные.

— А мне кажется, я был прав.

— Вадик, ты на что намекаешь? — нахмурилась Юля.

— Я, Сорнева, ни на что не намекаю. Я прямо говорю: они где-то все время занимались любовью. А потом спохватились, что времени много прошло, и побежали на дорогу попутку ловить, а тут мы нарисовались, не сотрешь.

— А машину свою Архипов около института бросил и Галину Ивановну с женой не предупредил.

— Отвечаю! Не бросил, а оставил. Когда у людей есть отношения, которые нужно скрывать, все средства хороши. А что жене ничего не сказал, то так все мужчины делают — не предупреждают жен, когда проводят время с другой.

— Нет, Вадик. Я не знаю, что там у них произошло и из какого леса они выходили, но Архипов очень порядочный человек.

— А я разве сказал, что он непорядочный! Что, порядочный человек не может полюбить?

— Может, — аргумент у Вадика был железный, но Юльке не верилось. — Только Архипов не из тех, кто по лесам, как партизан, с женщиной бегать будет.

— Ой, Сорнева, много ты понимаешь в партизанах! Где они шли — по дороге, а вышли из леса! В лесу, между прочим, любовью заниматься хорошо. Поэтому молчи, партизанская защитница.

Герман Архипов не спал, а сидел с закрытыми глазами рядом со спящей Евгенией, слушал милую шутливую журналистскую перебранку и думал. Думать было о чем. Странная и нелепая, опасная история, в центре которой он оказался со случайной знакомой Евгенией Олеговной Шумской, закончилась. Теперь ему, по логике, надо обратиться с заявлением в полицию и подробно, обстоятельно все рассказать. Преступников надо задержать, тем более что один из них, бывший студент Антон, уже известен. Герман спасал своих мучителей, потому что врач не имеет права себя вести по-другому и тому прооперированному человеку еще требуется медицинская помощь. А еще он не сознается, не говорит себе главное — ему нравится Женя, Евгения Олеговна Шумская, Евгеша.

Герман Николаевич про себя знал давно и правду: Тая к нему безразлична, она холодна, словно Снегурочка, которую он вылепил сам. Да, он был когда-то влюблен, он дорожит женой сейчас, но разве огонь любви может гореть долго, если его все время «поливают холодной водой и посыпают песком»?

Герман продолжал делать вид, что ничего не происходит, он бы и дальше делал вид, если бы вдруг не поймал на себе нежный взгляд Евгеши. И тогда что-то с ним случилось, лопнуло внутри, разорвалось, разлилось по всему телу воспалительным процессом. Герман понимал, что у него много неизрасходованной любви и нежности, которые вдруг начали самостоятельное движение. Герман и Женя были заложниками, они были скованы, они были в опасности и могли погибнуть, в конце концов. Теперь они словно повязаны этой страшной историей, ему бы скорей забыть обо всем, но происходит совершенно другое: вдруг захотелось понравиться женщине, казаться ей образованным и остроумным. Эту женщину не так просто завоевать! Он же ничего не знает о ней, кроме того, что она умница и красавица и умеет смотреть так, словно прожигает кожу. Герман чувствовал ее тело, ее ровное дыхание, видел изгиб шеи. И что ты собираешься делать дальше, доктор Архипов?

— Герман Николаевич, вас куда везти? Мы в город въезжаем, — не выдержав, громко спросил Вадик.

— Пока не знаю. Нам бы по-хорошему в полицию, заявление написать. Преступников надо задержать.

— Вы можете сказать, что с вами случилось? Каких преступников? — Юлька округлила глаза. — Где вы пропадали все это время?

— Ну, если нельзя, не говорите. Мы поймем, — пришел на помощь Тымчишин.

— Почему нельзя? — удивился Архипов. — Я просто думаю, как правильно сформулировать.

— А что тут думать? — подала голос Шумская. — Надо говорить как есть. Нас просто похитили. Усыпили какой-то гадостью и вывезли за город, продержали сначала в гараже, потом перевезли в дом. А потом нам удалось выбраться благодаря доктору Архипову. Вот такая история.

Вадик и Юля просто раскрыли рты от удивления. Даже бурная и неуемная журналистская фантазия такой сценарий боевика придумать не в состоянии.

Она всегда жила в напряжении, в ожидании, что какая-то беда случится с сыном, главным мужчиной ее жизни. Домна могла бы долго жаловаться на свою жизнь, но жаловаться было некому. Родители умерли, подружек не было, и она к сорока годам осталась одна в большой квартире, ограниченная в передвижении болезнью.

Полиомиелит ей поставили в подростковом возрасте, когда родители банально проглядели симптомы заболевания, когда уже была паралитическая форма поражения центральной нервной системы. Ноги у Домны стали слабыми, и она почти перестала ходить. Слишком поздно озабоченные родители начали таскать ее по всем врачебным кабинетам, медики только разводили руками.

— Ничего нельзя сделать. Время упущено. Девочка останется инвалидом.

Домна оканчивала школу, находясь на домашнем обучении, получив пятерки в аттестате по всем предметам. Раз в месяц к ней приходила староста класса Ляля, потому что имела «комсомольское поручение» посещать больных учеников на дому. Девочка Домне нравилась, у нее было такое музыкальное имя Ляля, не то что ее, тяжеловесное, Домна. В первом классе ее даже дразнили «тетя печка», она обижалась и лезла в драку.

— Почему вы так меня глупо назвали? — как-то спросила она родителей.

Они терпеливо объясняли, что хотели для единственной дочери необыкновенное имя и означает оно «хозяйка дома». Девочка, которая носит это имя, всегда способна на жертву, на поступок во имя какой-то высокой цели. Например, отдать любимую игрушку. Домна тогда не совсем поняла их объяснения, игрушками ни с кем делиться не хотела, но решила, что, когда вырастет, поменяет свое имя на «Лялю».

Домна всегда ждала, когда придет классная староста, она любила говорить с ней о прочитанных книгах и фильмах, которые в достатке смотрела по телевизору. Ляля хорошо исполняла комсомольское поручение, посещала Домну регулярно, приносила новые библиотечные книги, но когда, однажды, приходить перестала, Домна забеспокоилась и позвонила ей домой.

— Ляля! С тобой что-нибудь случилось? Ты давно ко мне не приходила.

— Привет, — Ляля как будто удивилась. — А я больше не староста. У меня нет больше поручения приходить к больным детям. Пока! — И в трубке послышались гудки отбоя.

Домна растерялась. Значит, дружить с ней можно только по «комсомольскому поручению»? Домна долго плакала и наконец решила, что подруг у нее больше быть не может. С калеками не дружат, их жалеют, им сочувствуют, а жалость ей не нужна.