Хёск ждал на террасе. Постукивая пальцами по перилам, смотрел на сад. Обернувшись на звук шагов, поприветствовал Малику.

— Что-то с Иштаром? — спросила она, на ходу поправляя на груди кулон с головой тигра.

— Он в храме, — ответил Хёск и вновь устремил взгляд на деревья. — Отсюда красивый вид. — Вскинув руку, указал вправо, вдоль стены. — Там покои хазира.

— Там живёт Иштар? — переспросила Малика, вытянув шею.

— Ты не знала?

— Нет.

— За девятым окном его спальня.

— Надо же… Я думала, он живёт в Хоромах Луны.

— В Хоромах будут жить только кубары и никому, кроме хазира, туда входить нельзя, — сказал Хёск и указал на горизонт. — Хоромы там.

— Я думала: это крыши чьих-то домов, — промолвила Малика.

— Дворец имеет форму кольца и охватывает сад, павильон для купаний, озеро и дом наслаждений.

— Наверное, красивое здание.

Хёск приподнял подбородок:

— Дом наслаждений?

Малика смутилась:

— Дворец. Я не видела его снаружи.

— Хочешь посмотреть? — спросил Хёск, немного подумав.

— Хочу. Но из паланкина ничего толком не видно.

— Значит, прогуляемся пешком.

Спустившись с террасы, они долго шли между деревьями, не произнося ни слова.

— С твоим приездом во дворце много чего изменилось, — наконец проговорил Хёск.

— Например?

— Раньше вся Обитель Солнца принадлежала мужчинам. Здесь находятся залы для совещаний и приёмов, кабинеты советников и военных начальников. За порядком всегда следил тайный советник. Иштар оторвал от его угодий кусок и отдал Хатме. Кто такая Хатма? Откуда она взялась?

— Откуда?

Остановившись, Хёск повернулся к Малике:

— Ты не знаешь, кто такая Хатма?

— Я с ней незнакома. И честно говоря, не понимаю, за каким порядком она следит, если из женщин в Обители живу только я?

— А твои служанки?

— Они тоже бывшие кубары Иштара? — спросила Малика и прикусила язык.

Хёск издал короткий звук, похожий на лай:

— Ну вот… а говорила, что не знаешь, кто такая Хатма.

— Я сказала, что с ней не знакома. — Малика посмотрела по сторонам. — Мне лучше вернуться.

— Мы почти пришли, — произнёс Хёск и двинулся дальше. — Знаешь, кто следит за порядком в Приюте Теней?

— Нет, — ответила Малика, еле поспевая за ним.

— Фейхель. Мать хазира. И знаешь, почему?

— Почему? — спросила Малика растерянно. Она никак не могла взять в толк: с чего вдруг жрец разоткровенничался?

— Только там она чувствовала себя в безопасности. Шедар брезговал ходить в Приют.

— Он угрожал ей?

— Он всем угрожал.

— Тогда не понимаю, почему Иштар доверил ему подготовку к коронации?

— Братские чувства.

Малика ухмыльнулась. Чувства Иштара покоятся под неподъёмной плитой — под его безмерной хитростью. Хёску ли этого не знать?

— Его отправили на остров? — спросила она.

— Со дня на день отправят.

Замедлив шаг, Малика покосилась на Хёска. Зачем он придумал сказку о ненависти Шедара к матери? Не было никакой ненависти. Ракшады не знают своих матерей. Мать для них пустое место.

И вдруг осенило: жрец пытается её предупредить. Конечно! Иштар приставил к ней доносчицу Кенеш, которая знает единый язык Краеугольных Земель. Поселил не во дворце шабир — как положено, — а в Приюте Теней. Затем заманил в Обитель Солнца и окружил её своими верными самками. Потом, припугнув Зрячими, заставил вывернуть душу. Он пришёл к ней в спальню посреди ночи…

Малика сжала в кулаке голову тигра. Надо перебраться к Галисии, туда Иштар не сунется. Внутренний голос зашептал: «Жить в страхе — значит, жить в рабстве. Завтра страх станет сильнее, послезавтра — ещё сильнее. И ты уже не вырвешься из клетки, не вылезешь из норы, куда загнал тебя твой страх».

В полном молчании они дошли до кованых ворот; над ними радугой выгнулся мостик с высокой балюстрадой — переход из одной части дворца в другую. Воины распахнули створы. Малика и Хёск ступили на гранитную безлюдную площадь, в центре которой в небо извергался фонтан. Краем глаза Малика увидела фрагменты скульптур, но не стала их рассматривать, и ни разу не оглянулась, пока не приблизилась к каскаду белых чаш, оплетённых гирляндами каменных звёзд. Сполоснув руки в тёплой воде и стряхнув с чаруш брызги, обернулась.

Это был не дворец. Фасад здания представлял собой белоснежный мраморный горельеф — панорамное изображение грандиозной битвы людей, зверей, птиц и химер. Кони мчат во весь опор, львы вгрызаются в их бока, спруты опутывают щупальцами слонов, носороги вонзают рога в акул, орлы разрывают когтями гигантских жаб, змеи обвивают остовы кораблей… И везде люди: бьются на мечах, карабкаются на мачты, кричат в небо, вытаскивают раненных из-под туш животных, оплакивают погибших. Разъярённые тигры охраняют вход во дворец — золотые арочные двери.

Малика довольно долго шла вдоль закольцованного здания, рассматривая поле битвы. Наконец горельефы сменились барельефами, которые в свою очередь плавно перетекли в настенный ажурный рисунок. За всё время не встретилось ни одного окна — они находились с внутренней стороны дворца.

— Хёск! — промолвила Малика и остановилась.

— Слушаю, шабира.

— Я хочу вернуться к нашему разговору.

— Вообще-то я всё сказал.

— Ты высказался, а я не ответила.

Хёск склонил голову к плечу:

— Говори.

— Не втягивай меня в свои дела. Я не хочу вариться в вашей… — Малика хотела сказать «каше», но не смогла подобрать на шайдире подходящего слова. — В вашей кастрюле.

Хёск насупился:

— В какой кастрюле?

— В твоей. Я приехала короновать Иштара, и я это сделала. Надо совершить паломничество? Хорошо, я уважу хазира, хотя с бoльшим удовольствием отправилась бы домой. Мне всё равно, какие ты придумываешь ходы, чтобы удержать власть. И всё равно, кто будет править Ракшадой: ты или Иштар. Вы друг друга стоите.

— Твои речи полны яда, — вставил Хёск.

— Вы можете взять меня под стражу. Переселить в каюту корабля или отправить на остров к Шедару. Но я вернусь на родину, Хёск. Обязательно вернусь. Меня никто не удержит. Поцелую землю, по которой ходила двадцать четыре года. Обниму старика, который воспитывал меня с пелёнок. И поклонюсь человеку, который думает о народе. Здесь, в Ракшаде, мне поклониться некому.

— Эльямин…