Как-то так и жил. Жил ли я эти года для себя? Не знаю. Однажды, проснувшись в воскресение и осознав, что идти никуда не нужно, а звонок с важным актером, которому я хотел предложить роль своего напарника в грядущей постановке, перенесен им же на завтра, я понял: это мой первый свободный день за полгода.

И что же я делал? Я встал, заварил себе кофе. Выпил его. Пошел прогуляться на набережную, но по пути свернул в симпатичное кафе на углу. Пускай моветон – пить кофе два раза за утро, но почему бы и нет?

Прогулялся туда, сюда. Встретился со знакомым, поговорил о каких-то мелочах, пообещал непременно позвонить в ближайшие выходные.

Вот как то так. Весь день прошел, не оставив во мне ни следа, ни мысли, не дав мне ничего нового. Я пытался даже начать наслаждаться бездельем – как когда-то в юности, но понял, что оно меня не радует. Никак. Нет дел – нет забот – нет движения – …скучно.

А потом наступил вечер и я с облегчением лег спать, сквозь сон уже начиная видеть примерную картину завтрашнего дня…

И вот в один их таких театральных дней после дня измора репетициями, по пути домой я встретил Славу. Он сидел на скамейке у меня перед домом… Мы оба жутко обрадовались – шутка сказать, не виделись столько лет! Общались, конечно, пересекались даже, после поступления в университеты… но Вы ведь и сами понимаете – это уже совсем иное. За все время я даже не знал, кем и где он работал.

Он был все столь же взвинчен и безумно активен, что и в годы наших совместных безумств. Потрепан, взлохмачен, и весь в дорожной пыли – от ресниц и до лямок рюкзака. Рассказывал, что в Городе сейчас проездом. Успел уехать, поездить, потом опять приехать, и причем с той стороны Города, в которой находился мой район. Он сейчас был в отпуске, свободно путешествовал по стране, от города к городу, на попутках.

Сейчас Слава был после душа, отмылен, отчесан и даже немного напоен хорошим коньяком из моих запасов. Как, впрочем, и я. Бутылка с янтарным содержимым стояла на столе, испуская сладковатый аромат. Рядом стояли два широких бокала. Чтоб вы знали: коньяк пьют из таких бокалов, чтобы напиток нагревался от тепла руки. Потому и порции такие маленькие.

Слава об этом не знал – налитый алкоголь он вылил в себя одним махом, не поморщившись и сходу начал рассказывать. Оценив его способности, я сходу добавил ему еще полбокала.

Как выяснилось, работать Слава начал чуть ли не с первого курса – в мелкую контору потребовался программист на столь же мелкую работу – он и пошел, не думая. Правильно сделал – к третьему курсу, сменив пяток-другой контор, он знал программирование куда лучше лучших выпускников факультета.

Со смехом, в котором явственно ощущались коньячные интонации (внутренний человечек тут же сделал пометку напротив пункта «Славе хватит»), он рассказал мне, что на втором курсе у него в помощниках работал лучший выпускник за прошлый год, медалист факультета, чемпион нескольких олимпиад.

«Забавный был парень, но чересчур много халтурил – пришлось уволить» – с сожалением сказал Слава и развел руками. Я засмеялся.

– Ну а дальше? – спросил я, и подливая себе еще пару капель янтарной жидкости. Внутренний человечек поморщился, но промолчал.

– А что дальше? Да все то же…

Схватывая все на лету, за все пять лет своей деятельности Слава поднялся в своей армии из чина рядового до генералиссимуса. Мешало ему только врожденная ненависть ко всему управленческому, потому его и кидало из одной конторы в другую. То он ругался с начальством, то не мог поделить что-то с управляющим, то просто достигал того предела, который был возможен в данной конкретной конторе и ему становилось… скучно.

– Когда изо дня в день делаешь одно и то же – жизнь не мила, понимаешь?

– Понимаю. – в который раз за вечер сказал я.

– Не понимаешь ты ничего. – ответил он. – Я же был на твоих постановках…

А вот это уже интересно! Не видел его ни разу. Обычно знакомые подходят после выступления, восторги, поздравления, прочее… а тут – что-то иное.

– Миш… это гениально. Как ты все это делаешь… я и разу не критик, но это просто здорово. Очень.

– Спасибо. – совершенно серьезно сказал я. Более того – я понял, что мнение именно этого человека для меня до сих пор куда более ценно, чем самая распрекрасная профессиональная критика.

– Это… настоящее. «Неподдельное».

Вспомнив это наше с ним кодовое слово, я впервые ощутил холодок внутри.

– Пожалуй, ты прав и тут – но я тебя уверяю, не все так хорошо, как выглядит. В театре практически каждый день – это сущее пекло. Я ухожу из дома полвосьмого, возвращаюсь в девять-десять, чаще всего сразу валюсь на кровать. А постановки, переговоры, наборы актеров, репетиции…

– Да, но это все реально! Неподдельно… – тут я впервые увидел странную ноту отчаяния в глазах у Славы. – Люди, эмоции, сюжеты – да, вы играете их, но игра реальна!

– Да, но все же играем. Нужно разделять происходящее на сцене, и за ней.

– Я видел зрителей в зале, Миша… Все происходящее для них – куда более реальнее того, что за пределами театра.

Не зная, что сказать ему, я просто подлил нам в бокалы из плоской стеклянной бутылки и убрал ее. Не хватало еще проснуться завтра с больной головой.

– Не подумай, что я жалуюсь… Я обеспечен, отлично живу – отдыхаю вот…

– Кстати, я в отпуске не был несколько лет. – зачем то сказал я, словно желая как-то смазать впечатление от своей работы. Почему-то мне стало стыдно от того, что друг мой – неожиданно – недоволен своей жизнью.

А он только вздохнул.

– Наверное, хорошо иметь работу, с которой незачем уходить на отпуск. Я ведь тебя помню – ты бы пошел туда, куда захотел и ушел, если бы стало в тягость.

Часы мои с кукушкой – театральный антиквариат, который хотели выкинуть по дурости старой заведующей, и который я в последний момент изъял и выкупил за бесценок – прощелкали 11. Именно прощелкали, так как кукушка выскочила из своего окошка, но как ни старалась, так и не сумела кукукнуть. Сказывалась старость механизма.

– На гитаре играть научился…

– Опа! – помнится, идея об этом ходила у Славы еще с малых лет – неужто осуществил? – А у меня и инструмент припрятан!

Именно в гостиной, в дальнем шкафу, у меня лежала отличная, подаренная родителями гитара, на которую у меня не было ни времени, ни сил, а в последнее время и желание все шло и шло на убыль, убеждаясь в своей несбыточности.

В два счета, на слух, настроив, Слава взял два аккорда – словно пробуя носком тонкий ноябрьский лед на реке – а потом вдруг заиграл какую-то жаркую южную мелодию. Играл неожиданно страстно и очень ярко – я вдруг подумал, что если поставить сюда пару труб, то будет классная музыка – прямо под задний фон какой-нибудь постановке с дуэлями на шпагах.

У Славы даже глаза загорелись. Но потом он опять сник.