Ну что же, у каждого свои костры. И свои небеса.

– Мы снесем твою башку! – говорили они.

– Мы вырвем твое сердце! – говорили они.

Когда я решил покончить с жизнью и для этого нашел их, все, что они сделали – это усадили меня за стол (грубый дубовый стол, и такие же стулья за ним – словно сколоченные век назад и рассчитанные на тысячу. В целом – под стать остальной обстановке) и налили чашку крепкого пуэра. Глотнул… вдруг показалось, словно я уже неделю как лежу в глубокой могиле, надо мной сырой пласт чернозема вперемешку с гнилой дубовой корой, а в гроб лезут черви, есть мое тело…

Матернувшись, я вскочил. Кружка полетела в угол.

– Ну как? – ядовито спросил один.

– Чего ругаешься? – недовольно проворчал второй.

Я не ответил. В глазах помутнело, а в животе взорвалась вонючая бомба… я блеванул прямо на коврик из сухой травы.

Перебирая по бревенчатой стене руками, я добрался до выхода и толкнул тяжелую дубовую дверь. Наружу, наружу! К свежему воздуху!

– А вздумаешь еще заниматься глупостями, мы снесем твою башку! – донеслось мне вслед.

– И вырвем твое сердце! – ехидно добавил второй голос.

Дверца скрипнула и захлопнулась. Я лежал на траве, держась за живот, только-только приходя в себя и с облегчением слушая, как жужжит пчела на примятой ромашке, прямо перед лицом, а в густых еловых ветвях над головой поет дрозд.

Позади послышался скрип и шорох. Через силу повернувшись, я увидел, что поросший мхом ветхий безоконный бревенчатый домик зарывается в землю.

– Стой! – попытался я заорать, на деле только хрипнул и закашлялся.

"Там же рюкзак, компас и еда на два дня, как же я обратно то пойду, между сопок и болот?" – пронеслась в голове очевидно-бесполезная мысль.

А домик все елозил и елозил, ввинчиваясь аккуратно, чтобы никак не нарушить целостность почвы, не порвать корней вековых деревьев, а лишь раздвинуть себе аккуратный проход вниз, под землю.

Вот уже осталась только крыша, а вот и только острая верхушка с кончиком бревнышка на конце крыши…

Миг, и ничего не осталось.

Я встал, подошел на место, где стояла избушка. Пнул сапогом кочку, попрыгал – ничего! Вокруг – тайга, тайга… И я тут стою, в джинсах, футболке и куртке. Даже нож и тот был в рюкзаке, а вот где сейчас рюкзак – не скажет самый продвинутый гугл мапс…

Умирать, на удивление, больше не хотелось. Совсем. Домой бы попасть!

Земля под ногами зашевелилась. Я вздрогнул, отпрыгнул, откатился, осторожно выглянул – уж не возвращается ли избушка обратно?

А там, где я стоял, теперь лежал мой рюкзак. Весь в черноземе и целохонький! Забыв про могилу, через минуту я уже хрустел колбасой и наворачивал чай из фляги, прикидывая по карте и компасу, куда идти и где окажусь ближе к вечеру.

Пустил руку поглубже, чтобы достать еще и сухого сыру, как вдруг нащупал какую-то штуку, завернутую в бумагу. Вытащил. Это была что-то приплюснутое и мягкое, завернутое в мятую пыльную бумагу с каким-то текстом, настроченным карандашом. Развернул – оказался блин пуэра.

А на бумаге…

"В сыру землю не спеши, тобой еще небо не накормлено.

Уж коли бы ты иных звезд желал, так ведь ветра те же дуть будут – неужели убежишь?

Чай пей, и не будет дурщины в голове.

А коли еще захочешь наперед себя закопаться… То мы снесем твою башку!

И вырвем твое сердце!"

Однажды у меня пропала правая нога. Натурально: с вечера пошла мурашками, словно я ее отсидел, а утром все, что ниже колена – просто исчезло.

Вначале я сидел на диване, тупо смотря на пустое место на матрасе, изо всех сил пытаясь шевелить пальцами… и у меня получалось! По ощущениям – нога лежала то ли на матрасе, то ли на мягком одеяле.

По пятке словно начали водить перышком, я захихикал и на автомате попытался одернуть и почесать – но не получилось. Ниже колена была просто пустота.

Так и жил я с этого момента – без ноги. И жила моя нога – какой-то своей неведомой таинственной жизнью.

Я не ощущал себя инвалидом. Нога то где-то есть… По ощущениям, она то бегала по влажной траве, то проваливалась в теплый мелкий песок, то поддевала пальцами шершавые прохладные шишки и куда-то их подпинывала.

Иногда я чувствовал, как ее по щиколотку приятно заволакивает морская волна, а ступня в это время вязнет в прохладном мокром песке. Потом нога выходила на горячий пляж и сушилась, подпрыгивая.

Чуть позже я ощутил на ноге кроссовок и, по тому, как обдувал икру горячий дорожный ветер, понял, что она едет на мопеде. Куда – я пока не понимал.

Позже ветер стал холоднее. Нога сняла кроссовок и надела сапог с теплым носком, еще выше – я ощутил меховую штанину.

Некоторое время была в покое – судя по легкой вибрации, похоже, летела куда-то. Позже вышла и ей стало холодно.

Для ноги начался очень активный период жизни. Она влезла в лыжу и долго куда-то упорно продиралась через густые сугробы, которые все норовили заполнить влажным холодом пространство в сапоге, и вьюгу, которая пронизывала и колола ее морозом даже сквозь штанину.

Все шла куда-то и шла…

Примерно через месяц лыжа исчезла и, судя по всему, нога поплыла на каком-то корабле – очень уже ее качало при ходьбе. Становилось все теплее и теплее…

Теплые штаны сменили тонкие джинсы, а затем – легкие шорты ниже колена. Я с прежним наслаждением ощутил теплый ветер, который иногда обдавал ногу мелкими брызгами прохладной морской волны.

Качка кончилась. Опять переезды, долгие переходы. Где ее носило – ума не приложу!

Иногда было больно: однажды она делала себе татуировку, а еще один раз за ногу укусила собака. Мелкая какая-то, но позже рядом с местом укуса вонзился укол, а укус незадачливый медик обработал йодом. Идиот! Во-первых – было уже поздно, а во-вторых – кто же вату с йодом сует прямо в рану??

Было время регулярного приятного массажа. Настолько приятного, что заподозрил, что нога заехала в Тайланд, к массажисткам.

Несколько раз нога пинала мяч, била боксерскую грушу. Время от времени ее кто-то гладил, чесал, целовал – и вообще возникало ощущение, что у нее шла активная интимная жизнь, если это вообще возможно…

Так прошло 10 лет.

И вот однажды я ощутил, что нога пинает что-то твердое. И одновременно услышал, как кто-то пинает мою дверь.

Идя с костылем к двери, ощутил, что нога куда-то спешно убегает, спускается по лестнице.