Кэролайн прекрасно поняла, что имеется в виду. Все верно. Это ведет к падению чувствительности до вульгарности, к грубости мышления или восприятия – даже при виде мучений других людей. Исходное потрясение изнашивается, и в итоге гнев исчезает.

Однако она вдруг осознала, что начала говорить о том, что одобрил бы Джошуа.

– Разумеется, это верно, – кивнула миссис Филдинг. – Именно поэтому нам необходимо постоянно размышлять о границах допустимого и точно так же искать новые пути для выражения наших ценностей, чтобы люди не привыкали и не теряли интерес к ним.

Мистер Маршан нахмурился:

– Не уверен, что понял вашу мысль. О каких новых путях мы говорим? – Ральф поставил на стол бокал вина и с серьезной задумчивостью степенно взглянул на жену. – Признаюсь, я старомоден. Я убежден в высоких идеалах моего отца и деда и не испытываю никакого желания подвергать сомнению их устои, не говоря уже о том, чтобы смеяться над ними, – заявил он. – Они полагали, что человек должен дорожить своей честью, что данное им слово нерушимо, – его голос потеплел, – они свято выполняли долг, думая о других больше, чем о себе, служа избранному высочайшему призванию. Они по-доброму обходились со всеми женщинами и не меньшим удовольствием почитали дело защиты своих родных от жестокостей мира, непристойных мыслей или вульгарных речей и деяний. Разве не такова несомненная сущность любви, порожденной прежде всего желанием во что бы то ни стало защищать семью, сделать ее жизнь радостной, богатой и надежной? – И мужчина требовательно взглянул на гостью своими безоблачными голубыми глазами.

Кэролайн вспомнила Эдварда и Сэмюэля Эллисона, но в ее ушах зазвучал голос Джошуа. И, как ни странно, к нему присоединился и голос Питта.

– Это один из видов любви, – мягко ответила она. – Такой любви вы, вероятно, желали бы для себя?

На лицо хозяина дома набежала тень.

– Простите?

– Такой любви вы могли бы пожелать и для себя? – повторила миссис Филдинг.

– Дорогая моя, наши обстоятельства совершенно различны, – терпеливо пояснил Ральф. – Мой долг – защищать, а не искать защиты. Женщины исключительно уязвимы. Если жестокая и пагубная жизнь сделает их непристойными, то как же обесценится невинность, почитание драгоценной красоты, уважение к личным и тонким чувствам; а если они так же воспитают наших детей, то что же тогда останется хорошего в жизни? Должны быть святыни, которые недопустимо подвергать никаким насмешкам или осквернению, недопустимо умаление значения чуткости и поощрение вредоносных или несущих выгоду желаний в тех сферах, где духовное неизменно важнее плотского.

Кэролайн почувствовала странную, мучительную смесь жалости и разочарования – и в то же время успокоения.

– Конечно, должны, – от всего сердца согласилась она. – Хотелось бы мне знать, однако, как сохранить наши святыни, не закрывая при этом глаза на все, что тревожит и вызывает сомнения. Как можно сохранить невинность, желая вырасти из детских пеленок и стать взрослым? Смогу ли я бороться за утверждение добра, если понятия не имею, что есть зло?

– Вам совершенно не надо бороться, дорогая, – с чувством произнес Маршан, наклоняясь к ней с самым серьезным видом. – Это вас следует защищать от возможного зла! Это общественный долг, и если те, в чьих руках сосредоточены заботы и привилегии, должным образом служат своему призванию, то никаких сомнений не возникнет. В данных обстоятельствах лорд-камергер проявил прискорбную беспечность, и в итоге в репертуар театра попала эта опасная – крайне опасная – пьеса. Я молю Бога, чтобы вас не коснулась такая опасность! – Он отрешенно устремил взор к небесам. – Она может нанести непоправимый вред.

– Он определенно проявил недостаточно строгости, – взглянув на мужа, поддержала его миссис Маршан, и ее чистый лоб прорезала озабоченная морщинка, – и мне кажется, дорогой, вам следует написать ему и пояснить, что многие из нас глубоко озабочены откровенным изображением на сцене самых интимных чувств, в силу чего неокрепшие впечатлительные души могут предположить, что большинство женщин одержимы того рода… аппетитами, которые разыгрывает героиня мисс Антрим и…

– Я уже написал, дорогая, – прервал ее мужчина.

Хоуп немного успокоилась и, вновь беспечно улыбнувшись, повела плечами.

– Я так рада! Подумайте о того рода воздействии, какое эти ужасные представления могут оказать на души молодых людей… таких, как… как наш Льюис! Как сможет он, как смогут другие юноши взрастить в себе понимание доброго и уважительного отношения к избранным ими женам, к будущим дочерям, не говоря уже о матерях?

Кэролайн с необычайной легкостью поняла суть беспокойства подруги и подумала не о себе, а о своих родных дочерях. Даже сейчас, по прошествии многих лет, она горестно вспомнила о страданиях Сары перед своей кончиной, о страхах и разочаровании в муже из-за его поведения. И вообще любая цензура лучше тех несчастий, что они пережили тогда.

– Конечно, – согласилась Филдинг, но ворчливый голосок внутреннего мятежника, презиравшего трусость, сообщил ей, что она принесла честность в жертву спокойствию.

Подавив мятежное настроение, Кэролайн продолжила ужин, хотя и сознавала, что миссис Маршан могла бы признать перемены гораздо легче, чем ее муж. Он относился к ней чутко, желая дать утешение, которого сам не мог разделить с нею.

Приехав домой, миссис Филдинг нашла Джошуа в гостиной: он сидел в своем любимом кресле с раскрытой на коленях книгой, под ярким светом газовой лампы. В отблесках ее лучей серебрилась легкая седина прядей, уже появившаяся кое-где в его каштановых волосах, и стали более заметными темные круги под усталыми глазами. Он закрыл книгу, улыбнулся Кэролайн, медленно поднимаясь с кресла, и, подойдя к ней, запечатлел на ее щеке легкий поцелуй.

– Хорошо ли ты, дорогая, провела вечерок у Маршанов?

Женщина почувствовала исходящее от него тепло и легчайший остаточный запах грима, смешанный с каким-то неописуемым духом самого театра, вобравшим в себя пот на лицах актеров, их возбуждение, запахи кулис, краски декораций… Десять лет назад театр показался ей таким же неведомым и экзотическим, как чужеземная страна. Теперь же он стал знакомым и оброс множеством радостных и чувственных воспоминаний. С неожиданным замешательством миссис Филдинг вдруг осознала, что ее привязанность к Джошуа до сих пор исполнена остроты какой-то девической романтической любви – ведь он действительно стал ее первой настоящей любовью… Какая курьезная нелепость для женщины ее возраста! И этот роман делал ее невыносимо уязвимой.

– Да, все прошло вполне мило, – ответила она, заставив себя весело улыбнуться, словно вечера у них неизменно проходили именно так. – Кстати, я познакомилась с их сыном. Необычайно стеснительный юноша.

Она прошла мимо мужа к камину. На улице было не очень холодно, но Кэролайн слегка поежилась. Она была не готова удалиться в спальню для более интимного общения. В голове у нее еще крутились противоречивые мысли о прошлой жизни, об Эдварде, а также вспоминались истории Сэмюэля Эллисона, его улыбки, страхи Хоуп Маршан, порожденные распространением новых идей, пылкое стремление защитить молодых от влияния жестокого и безнравственного мира, чтобы сохранить их чистые невинные души, и более прозорливый взгляд Ральфа Маршана, породивший и гораздо более сильный страх грядущих перемен. Он справедливо полагал, что потеря способности испытывать почтение к святыням приведет к почти полному крушению незыблемых ценностей.