Она следила за гостем, ожидая ответа и избегая взгляда Марии. Старая дама пребывала в каком-то странном – даже для нее – расположении духа. Миссис Филдинг сказала бы, что она испугана, если бы не знала, что такое просто невозможно. Определенно свекровь испытывала раздражение, но Кэролайн никогда не замечала, чтобы чувство ее недовольства подогревалось ставшей сейчас очевидной странной яростью. Обычно она с легкостью находила повод для выхода своего раздражения, обвиняя в нем других, ругая и обижая любого, кто подвернется под горячую руку.

Но сегодня миссис Эллисон вела себя иначе. Связано ли это с одиночеством, с неизбывной трагедией долгого вдовства, о которой она так часто упоминала? Неужели она до сих пор скорбит по Эдмунду? Не сердита ли она уже на целый мир за то, что все продолжают спокойно жить, несмотря на то что Эдмунд Эллисон покоится в могиле?

Кэролайн любила своего первого мужа, но когда он умер, скорбь ее не переросла в безутешное горе. Годы не лишили ее желания любви. Иногда она все еще с тоской вспоминала жизнь с ним. Но потрясение от утраты, безусловно, исцелилось, как и преходящее оцепенелое одиночество после его ухода.

Теперь, разумеется, с ней жил Джошуа, открывший для нее совершенно новый мир: волнующий – иногда слишком сильно, – поразительно возбуждающий и даже угрожающий, полный неведомого раньше ощущения веселья и глубины и тревожащий новыми идеями… возможно, не всегда хорошими. Некоторые из них Кэролайн не желала и не могла поддерживать.

Ей очень понравился Сэмюэль Эллисон. Было ли дело в нем самом или в том, что он так напоминал все то хорошее, что связывало ее с Эдвардом, но общение с ним напомнило женщине о том гораздо более спокойном прошлом, меньше угрожавшем ее безопасности, самоуважению, привычным ей идеям и ценностям…

Сэмюэль что-то говорил ей, и лицо его озабоченно нахмурилось – вероятно, он заметил, что она задумалась и почти не слушает его.

– …именно из-за владения землей, – заключил он. – Вы понимаете, индейцы воспринимают землю не так, как мы, по их понятиям, она не может принадлежать тому или другому человеку. Они считают землю общей для всего племени, живут там, охотятся и оберегают свои владения. Нам не нужен, да и непонятен их образ жизни. А они не понимают нас. Их трагедия порождена тем, что они поверили нам, когда мы заявили, что будем кормить и защищать их в обмен на разрешение поселиться на тех землях.

– А вы не остались там? – спросила миссис Филдинг, хотя уже прочла ответ по его лицу.

– Некоторые, вероятно, остались, – взгляд Эллисона стал отрешенным, словно он всецело погрузился в глубины своей памяти, – но многие отправились дальше на запад, а потом новые поселенцы хлынули потоком. Едва мы видели плодородные земли, то жадно стремились завладеть ими, выстраивали заборы, не пуская за них чужаков. История индейцев – это повесть о череде трагедий.

Дальше Кэролайн, не прерывая его, выслушала историю о предательском избиении племени модок[19]. Она не знала, слушает ли еще миссис Эллисон. Мария сидела, прикрыв свои черные глаза и сердито поджав узкие губы, но одному Богу было известно, относилось ли ее неодобрение к войне с индейцами, самому Сэмюэлю Эллисону или чему-то совсем иному.

Миссис Филдинг, потрясенная и глубоко тронутая, вдруг заметила сбегавшие по щекам Сэмюэля слезы. Не раздумывая, она понимающе коснулась его руки, но ничего не сказала. Словами тут было не помочь, они свидетельствовали бы лишь о недостатке понимания или о попытке выразить невыразимое.

– Простите, – с улыбкой сказал мужчина, – эта история, безусловно, не для застольной беседы. Я забылся…

– А мы и не приглашали вас ради светской болтовни, – безотчетно возразила Кэролайн. – С кем, если не с родственниками, может человек поделиться своими переживаниями? Чужие люди и не вспомнят о таком разговоре, но не лучше ли жить с теми, кто понимает, о чем мы говорим и что чувствуем?

Мария Эллисон жаждала согласиться – эти слова взволновали ее до глубины души, но старую даму сковал страх. Нельзя быть слишком безрассудной. Стоит одобрению слететь с ее губ, и откровенность гостя могла стать безудержной, а ей необходимо было хранить тайну.

Сэмюэль улыбнулся.

– Разумеется, вы правы, – ответил он Кэролайн. – Но я слишком разоткровенничался.

– Да, в Англии не принято так откровенно выражать свои чувства, – чопорно произнесла миссис Эллисон. – Не принято так расстраивать людей, приводить их в сильное смущение или заставлять страдать. За чаем принято говорить о приятных мелочах, это же дневной отдых в легком общении…

Теперь гость выглядел тревожно смущенным. Впервые Кэролайн заметила его замешательство, и ей тут же захотелось защитить его.

– И просто прекрасно, когда удается избежать критических выпадов о поведении или замечаний от других людей, – резко заявила она.

– Как и семейных споров, – парировала старая дама. – В том числе непочтительности, – едко продолжила она, – или любой другой формы неподобающего поведения, чрезмерной фамильярности или бестактности. – Она смотрела не на Сэмюэля, а на Кэролайн. – Все это может заставить людей пожалеть о своем визите и вызвать желание удалиться, как только позволит приличие.

Мистер Эллисон неуверенно переводил взгляд с одной дамы на другую.

Кэролайн не нашлась что возразить. Даже для ее бывшей свекрови такое поведение было на редкость странным.

Миссис Эллисон прочистила горло. Она сидела в строгой позе, поддерживая безупречную осанку, но от напряжения черный шелк ее бомбазинового платья резко натянулся на плечах. Гагатовые подвески ее траурной броши слегка подрагивали. Миссис Филдинг разрывалась между отвращением к конфликтам и преданностью. Она понятия не имела, какие яростные чувства бушуют в груди этой пожилой женщины. Прожив с ней долгие годы, она всегда понимала ее лишь поверхностно, и они относились друг к другу с равной неприязнью.

– Благодарю вас за то, что зашли повидать нас, мистер Эллисон, – натянуто произнесла Мария. – Вы крайне добры, что потратили на нас время, имея, должно быть, столько более интересных возможностей! Не стоит вам лишать себя посещения лондонских достопримечательностей, театров или любых других увеселений.

Сэмюэль встал из-за стола.

– Ваше общество доставило мне большое удовольствие, миссис Эллисон, – ответил он.

После этого, повернувшись к Кэролайн, он пожелал ей всего наилучшего и, вновь поблагодарив обеих женщин за гостеприимство, удалился.

Когда он ушел, старая дама тоже встала и, прежде чем миссис Филдинг успела вымолвить хоть слово, развернулась к двери, тяжело опираясь на трость, словно нуждалась в особой поддержке.