В три часа дня в пятницу я узнала, что Джо, вместо которой я и работала, в понедельник возвращается. Я пала духом: сказка заканчивалась. Я раздумывала, каково будет возвращаться в «Аутбэк», по пути в ближайшую пекарню, где купила Джону Майклу, моему привлекательному новому приятелю — еще одному ассистенту продюсера в художественном отделе — торт на день рождения, со свечками и открыткой. Мы с Лори надеялись сделать ему сюрприз, прежде чем все разъедутся на выходные. Мы с ней так быстро сблизились. Всего несколько дней знакомы, а мне уже казалось, словно мы дружим уже не один год.

Я наслаждалась последними несколькими часами на работе. Когда Джон Майкл задул свечи на торте, покраснев от смущения, Лори отвела меня в сторонку, пока все остальные стояли и аплодировали.

Мы отошли на несколько футов, и Лори обняла меня. Потом, посмотрев мне в глаза, сказала:

— Андреа, послушай. Я хочу сказать, что неделя с тобой прошла просто чудесно. Не могу даже описать, как же мне все понравилось. И, пока тебя днем не было, мы поговорили, и… — она показала на остальных присутствовавших в комнате, — в общем, мы хотим, чтобы ты осталась до конца съемок.

Я была поражена. «Осталась» — то самое слово, которое я так мечтала услышать.

В комнате внезапно наступила тишина. Я повернулась ко всем и увидела, что они улыбаются мне. Аплодируют, шумно кричат, поздравляют. Когда аплодисменты стихли, я поблагодарила каждого.

— Это было так приятно. Я очень рада, что остаюсь, — с широкой улыбкой сказала я.

«Как вообще такое бывает с людьми? Со мной?» — спросила я себя. Я подняла глаза к небу — может быть, нужно поблагодарить кого-то или что-то за благословение свыше?

— И… ну… так, чтобы все знали, — начала я. Все тут же замолчали. — Если мы с Лео сбежим вместе — мало ли, он наконец-то возьмется за ум и перестанет встречаться только с длинноногими блондинками-супермоделями, — то хочу вам сказать… ну, я просто не смогу уйти, не сказав вам… все было по-настоящему.

Все засмеялись. Я оставалась серьезной; наполовину я все-таки шутила, но вот другая половина вполне серьезно размышляла: «А что, и такое может быть».

Следующие недели пролетели с пугающей быстротой. Каждый день был смесью безумия и веселья. Я быстро подружилась почти со всеми работниками съемочной группы. По умолчанию на моем лице всегда была улыбка. Кроме традиционных задач ассистента продюсера, мне еще и удалось побыть помощником Данте и Франчески (обоих по отдельности). В этих случаях моя работа в основном заключалась в том, что я водила фургончик по ночному Бостону и помогала установить связь между разными отделами. Но вместе с тем я даже провела какое-то время очень близко к режиссерскому креслу. Я увидела съемки сцен с Беном Кингсли и Марком Руффало (и моим любимым Леонардо Ди Каприо); довелось мне и подпрыгнуть от могучих криков Мартина Скорсезе «Снято!» и «Мотор!». Я изо всех сил старалась выглядеть уверенной, изображая лицом нечто вроде «Кхм, я действительно должна быть здесь». В основном я, конечно, с вожделением смотрела на Лео. Он казался добрым и веселым и, конечно же, таким же великолепным, умелым актером, каким я всегда его знала. Я уважала его не только за красоту, но и за работу, за выбор репертуара. «Жизнь этого парня», «Что гложет Гилберта Грейпа», «Авиатор», «Отступники» — его фильмография, словно титры, крутилась у меня перед глазами. Я хотела не просто схватить его за лицо и поцеловать прямо в губы, но и сказать, что восхищаюсь им как актером и артистом. Хотя, конечно, хватило бы и поцелуя.

Одиннадцать лет назад, в декабре 1997 года — через месяц после того, как нам сообщили о смерти папы, — в прокат вышел «Титаник». Весь предыдущий год, когда о папиной судьбе не было ничего известно, мы с мамой занимали себя, как могли. Тянули время с помощью кино и еды. Романтические комедии, драмы, триллеры, исторические фильмы — нам было неважно, что смотреть, лишь бы занять себя на несколько часов. Мы чуть ли не четыре раза в неделю ходили в кино. Когда умер папа, показалось, словно кто-то нажал в жизни на кнопку паузы. Тем не менее, она каким-то образом продолжилась. Мама вернулась на работу, я — в школу. Первый месяц после сообщения о смерти я почти не помню. Примерно через неделю после премьеры «Титаника» мы с мамой пошли в кинотеатр, чтобы его посмотреть. Уже заходя в зал, мы знали, что нам фильм понравится. Мы всегда восхищались Лео, а Кейт Уинслет для нас была просто идеалом — отличная актриса, фарфоровая куколка с незабываемым лицом. А уж они оба вместе в одном фильме? Это по умолчанию великолепно. Плюс мы слышали о шумихе с толпами сумасшедших зрителей и рекордными кассовыми сборами.

Все три часа мы просидели в восторге. По дороге домой после сеанса мы почти не разговаривали. Я уже тогда хотела пересмотреть его снова. Назавтра мы пошли в кино снова. И послезавтра. Мы несколько недель подряд ходили с мамой смотреть «Титаник». В десять вечера после школы, два раза подряд на выходные — в общем, все время, пока этот фильм показывали. А когда нам говорили, что в зале аншлаг (что случалось очень часто), у мамы во взгляде появлялось отчаянное, разочарованное выражение. Она чуть приоткрывала рот и смотрела на кассира, словно умоляя: «Пожалуйста, мне это очень нужно». Видя ее убитый взгляд, кассир всегда находил где-то в забитом до отказа кинотеатре два свободных места.

В общем и целом я сходила на «Титаник» двадцать раз, а мама — двадцать два. И каждый раз был как первый. Когда прокат закончился, мы с мамой испытали странное чувство потери. Я знаю людей, которые ходили на «Титаник» еще больше нашего. Фильм сопровождался настоящей манией. Но мы? Мне всегда было интересно, почему мы оказались так им одержимы. Мама, в конце концов, была взрослой женщиной, уставшей от жизни. В общем, вроде бы не из тех, кто может быть в таком восторге от какого-либо фильма. Все думали, что мы просто с катушек слетели. «Ну, Господи, ну, тонет корабль в конце! И что теперь?». Ни я, ни она так и не смогли ответить на вопрос, что же заставляло нас снова и снова идти в кинотеатр. «Зачем мы туда сходили два десятка раз, когда у нас денег толком не было даже на еду?»

Много лет спустя мы с мамой поговорили о нашем месяце «Титаника». Мы улыбались, посмеиваясь над собой за то, что были такими упертыми фанатками. «Боже, мы просто с ума сошли», — утешали мы друг дружку. Я посмотрела на нее, качая головой.

— Я обожала «Титаник», мам.

— И я тоже. И, знаешь, я наконец поняла, почему. Этот фильм… просто позволял мне плакать.

Она задумчиво выглянула в окно, затем продолжила.

— Когда папа умер, и мы шли в кинотеатр, по-моему, это было единственное место, где я могла просто сидеть в темноте и плакать. Ну, по крайней мере, три часа.

Я замолчала, ища на ее лице продолжения фразы. Боже, я обожаю эту женщину. Я улыбнулась ей сквозь слезы.

— И я тоже, мама. И я тоже.

Когда я познакомилась с Лео на его вечеринке с шампанским и устрицами, то сразу вспомнила этот разговор. Я подумала о маме. О, она была бы рада здесь оказаться.

На той неделе меня назначили ассистентом Франчески. Достаточно было посмотреть на нее, чтобы понять, что это важная птица. Элегантная, настоящее воплощение класса, маленькая и хорошо сложенная — настоящая красавица-блондинка. Каждый день она приходила в офис в настолько свежей и стильной одежде, что можно было поклясться, что она только что взяла ее из витрины Ральф Лорен. Мы с ней замечательно поладили. Она была известна своей педантичностью и суетливостью, но со мной была мягче и осторожнее. Наше взаимопонимание было очень милым и не напоминало ее отношения со всеми остальными, считавшими ее настоящей дивой.