Постепенно у меня начало получаться ходить на ужины с Дэниэлом без приступов тревоги. Я снова стала вести такую же активную социальную жизнь, как раньше, и лишние калории от коктейлей меня уже не нервировали. Я даже на весенних каникулах поехала с Николь, Сабриной, Дэниэлом и его друзьями в отпуск в Лас-Вегас — всего несколько месяцев назад такая поездка вызвала бы у меня неконтролируемый приступ паники, — и наслаждалась спонтанностью питания в ресторанах и кафе.

Единственной областью, где мне еще предстояла определенная работа, было определение конкретных продуктов, которые мне комфортно и некомфортно есть. Я чувствовала, что меня ограничивает список «безопасной» еды, которого я придерживалась с тех пор, как начала худеть. Для разнообразия мой диетолог посоветовала мне вернуть в рацион что-нибудь из того, что я любила до похудения. Она предложила попробовать какую-нибудь ностальгическую сладость вместо дневного перекуса. Я долго думала, что же выбрать. Пирожные, шоколадки, пончики? Одна мысль о них уже вызывала бурю эмоций. Диетолог дала мне подробную инструкцию: взять одну сладость, положить ее на тарелку, сесть за стол и медленно есть, вовлекая в процесс все чувства. Для первого опыта я выбрала капкейк. Я последовала ее указаниям: поставила его на красивую антикварную тарелку, заварила горячего чаю, села за кухонный стол и почти десять минут смаковала. Получилось невероятно вкусно. Я сделала это пирожное особенным, насладилась им, и благодаря этому нисколько не жалела о съеденном.

И хотя мне, конечно, захотелось съесть еще один, но вот прошлого желания объесться я уже не испытывала. Дневной чай с капкейком стал моим ежедневным ритуалом. А потом, когда я перепробовала все вкусы теста и глазури, я перешла к шоколадкам. Темные, молочные, белые — они были настоящим сладким раем. За шоколадками со временем последовали пончики. Смысл этого ежедневного десерта состоял в том, чтобы доказать себе, что я не веду себя рядом с едой, как чудовище. Я больше не ела беспечно, не раздумывая. Я могла позволить себе съесть что-нибудь, что мне нравится, и не переедать; оказалось, что я не обязана отказываться от любимых блюд и сладостей до конца жизни. Вскоре после нового, здорового знакомства с декадентской едой я поняла, что пользуюсь и ей просто для насыщения… Я уважала ее и благодаря этому уважала себя.

Я все еще пыталась примириться с новым телом, для чего пришлось немало изменить образ мыслей, так что справиться с еще одной переменой казалось невозможным. Я была совершенно не готова к окончанию колледжа.

«Заберите меня обратно в Амхерст» — только об этом я и думала, перевозя последнюю из, должно быть, тысячи коробок с вещами в Медфилд. Я тут же заскучала по знакомой обстановке. Я отчаянно нуждалась в рутине; хотела знать, что и когда должна делать. Впервые в жизни у меня не было никакого запланированного следующего шага. Я плыла по течению в старших классах — с девятого вплоть до двенадцатого, — потом поступила в колледж. Я смогла отложить сознательный выбор жизненного пути до двадцати двух лет — года выпуска из колледжа. До того солнечного майского дня я составляла мечтательные планы о будущем, в основном с Сабриной, когда мы ездили на машине. Я говорила о самых грандиозных и невероятных вещах, потому что исполнять все эти планы еще не пришло время. Мне — и, судя по всему, практически всему моему поколению в целом — было очень приятно идеализировать будущее и считать, что все сразу станет на свои места, как только я выберусь из образовательной машины. Безграничные возможности — можно делать что хочешь, ехать куда и когда хочешь. Но вместе с тем эта открытость, бесконечные варианты парализовали меня. Я вспомнила, сколько моя семья принесла в жертву — все, что было и не было у мамы, — просто ради того, чтобы обеспечить мне лучшее будущее. Такой огромный подарок нес с собой сильнейшее давление. Я начала относиться к этому так же, как раньше относилась к еде. Я словно пришла в огромный продуктовый магазин и должна там выбрать блюдо, которое больше всего хочу съесть. А что, если я выберу что-то не то?

Я не представляла, как буду искать работу. Мне почти не отвечали по объявлениям — ни в Craigslist, ни в других печатных и сетевых источниках. Тщательно составленные сопроводительные письма, резюме, подобранные под каждую вакансию и каждую компанию — все это было неважно. В ответ я не слышала ни слова, что делало поиски лишь еще более мучительными. Я жалела, что не выбрала себе в качестве специализации настоящую работу, вроде медсестры или учителя. Неопределенное, расплывчатое образование специалиста по средствам массовой информации ничем не помогало мне на адском трудовом рынке.

— Эфирная журналистика — это умирающая отрасль, — говорили мне знакомые. — Люди теперь смотрят новости в Интернете, Андреа.

На самом деле я и сама искала новости именно там. И, возможно, я должна была понимать, что найти работу в местных отделениях ABC, NBC, CBS и FOX в принципе довольно трудно. «Но они же ищут интернов, — думала я. — Я отлично с этим справлюсь».

Живя без денег, без своего жилья и с пятизначной суммой долга за обучение я поняла, что грусть, с которой мне удалось вроде бы справиться за предыдущий год, возвращается. Я снова стала одержима едой. Я считала и пересчитывала калории со все большей точностью, даже добавляла к сумме жвачку без сахара, которую жевала.

Во время телефонных разговоров с Дэниэлом я постоянно с ним ругалась. Свидания в кафе, когда я приезжала к нему в гости в Вустер, часто заканчивались тем, что мы кричали друг другу что-нибудь обидное — и я уезжала. В каждом нашем споре у меня было смутное ощущение, что он что-то против меня имеет, что раз он видел меня в худшем моем состоянии, то я должна быть благодарна, что он остался со мной, когда любой другой ушел бы. Он, конечно, ни разу такого вслух не сказал, но, тем не менее, мне очень не нравилась моя роль — человека, который должен чувствовать себя лучше, который больше не нуждается в эмоциональной поддержке. А еще меня не могло не пугать его отношение к еде по принципу «все или ничего», из-за которого он обратно набрал 35 килограммов, сброшенных в прошлом году. Если Дэниэл не сидел на строгой диете, то обязательно объедался — никакого компромиссного варианта не было. Я едва пришла в себя после того, как стала жертвой обеих крайностей, так что мне очень тяжело было на это смотреть.

Я медленно отстранилась от него, не чувствуя даже крупинки романтических отношений, которые у нас когда-то были. Дэниэл уже не был моим парнем. Он превратился в родителя, опекуна. Собственно, даже если не говорить о нас двоих, то я никак не могла смириться с тем, что жизнь после колледжа оказалась вовсе не такой, как я надеялась и ожидала. Я хотела, чтобы все стало другим — лучшим, новым. Так что я ушла от него. Окончив наши отношения, я разбила сердце и ему, и себе.