Прочитав на лице молодого собеседника несогласие, дядя недовольно хмыкнул:

— А вы, сударь, часом — не красный шпион, прибывший организовывать мировую революцию? Очень не хотелось бы видеть, как уважаемую в определенных кругах фамилию Нефедовых треплют газетчики.

— Не беспокойтесь, в этом городе я проездом.

— А я и не беспокоюсь, — с легким раздражением пожал плечами Дмитрий Александрович. — Одержимый подобным бредом фанатик вряд ли пойдет в казино. Да и вообще, согласитесь, что идеи господина Ульянова с сотоварищами — нелепы. Когда я слышу о всеобщем равенстве из уст священника, то растроганно плачу. Но когда о том же заливается господин без чина и состояния, — понимаю, что данный не имеющий понятия о чести мерзавец думает не о царстве справедливости, нет. Все эти господа из эмиграции мечтали однажды превратиться в новую красную аристократию, и к сожалению преуспели в своем намерении… К вашему сведению, юноша, до переворота 1917 года наша семья владела имением средней руки под Самарой, двумя доходными домами в Питере и одним в Москве, имела солидные пакеты акций Главного общества российских железных дорог и Волжского пароходного товарищества «Самолет». Так-то вот-с. Это, батенька мой, серьезное состояние, которое досталось нам от предков, и должно было по праву наследия перейти вам и моему сыну. Но пришли воры и силою оружия отняли все. Искренне не понимаю своего брата, который добровольно согласился служить этой шайке жуликов.

Дмитрий Александрович горячо принялся уговаривать Бориса остаться во Франции. Узнав, что молодой человек служит в военной авиации, дядя обрадованно сообщил, что хорошо знает адъютанта маршала авиации, так как раз в неделю играет с ним в теннис в аристократическом клубе.

— Я составлю вам отличную протекцию!

На это Борис спокойно без всякого пафоса ответил, что намерен служить России, под каким бы флагом она ни была.

— Что ж, похвально, похвально — задумчиво протянул дядя. — Только вряд ли большевики когда-нибудь простят вам непролетарское происхождение. Как бы преданно вы им ни служили, — всегда будете оставаться под подозрением. Это во Франции молодой русский дворянин может со временем стать генералом, а в Советской России — карьеру ему не сделать.

— Я же говорю, что служу Родине. Чины и ордена для меня не главное. Хотя стать генералом, конечно, хотелось бы.

Но, к сожалению, при моей профессии шансов дожить до больших звезд на погонах не так уж много.

Дмитрий Александрович покачал головой.

— А вы знаете, Борис, я теперь даже горжусь, что у меня такой племянник… И все же жаль, что вы не хотите принять мою помощь и остаться во Франции… Впрочем, откровенно говоря, меня не слишком удивляет, что вы и ваш отец связались с бунтовщиками. К вашему сведению, юноша: наши с вами общие предки отметились во всех дворцовых переворотах XVIII века. Один ваш родственник умер от чахотки на Нерчинской каторге, потому что в день восстания на Сенатской площади из бретерского удальства иль из самодурства — несколько раз перебегал от мятежников в лагерь Великого князя Николая Павловича и обратно. Другой за дуэль и вольнодумные вирши был разжалован в солдаты и отправлен на Кавказ в знаменитый 44-й Нижегородский драгунский полк,[98]который имел репутацию «кавказской гвардии», потому что в него ссылали из Петербурга проштрафившихся гвардейцев…

Перед тем как проститься, Дмитрий Александрович протянул Борису стопку крупных ассигнаций:

— Незадолго до отъезда на фронт в 1915 году я взял у вашего батюшки крупную сумму. Раньше вернуть долг оказии не представлялось. Поэтому возьмите вы. Я перевел николаевские рубли по прежнему курсу во франки.

Борис вежливо, но твердо отказался. Тогда дядя ледяным тоном отчитал его:

— Очень прискорбно, милостивый государь, что вы в своей Совдепии так и не узнали, что есть такое для русского дворянина долг чести. Извольте немедленно взять, мальчишка! И не забывайте, что вы столбовой дворянин.

Не подавая руки, сухо поклонившись, дядя злой походкой вышел из кабинета. На столе осталась стопка франков. Борису сделалось совестно, что своей щепетильностью он невольно причинил обиду единственному своему кровному родственнику. И все же, перед тем как покинуть заведение, Борис вручил дядины деньги администратору казино, попросив его передать их мсье Дмитрию Нефедову.

* * *

Вечер с Настей прошел прекрасно. Они провели его в одном из самых фешенебельных ресторанов Парижа. Облаченный в отличный смокинг Борис часто приглашал свою даму на танец, восторгаясь ее красотой, по-новому засверкавшей благодаря шикарному вечернему платью.

Борис искренне полагал, что умеет танцевать фокстрот. Этот танец считался в СССР нэпманским, и Нефедов специально в школьные годы ездил на Воробьевы горы, чтобы с улицы наблюдать, как на открытой веранде коммерческого ресторана упитанные мужчины в клетчатых костюмах прижимали в танце пестро одетых на заграничный манер дамочек. А потом самоучка испытывал подсмотренные «па» на своих партнершах на молодежных танцевальных вечерах. Многие девушки отказывались танцевать неприличный танец. Иногда Борьку даже выводили из зала наблюдающие за порядком комсомольцы. Нарушителю порядка напоминали слова Горького о том, что фокстрот и джаз — «музыка толстых». На это Борька резонно отвечал, хлопая себя по плоскому животу, что ему лишний жир не грозит. В конце концов все заканчивалось одним и тем же — Нефедова начинали бить за «буржуйские замашки»…

Но, черт побери, разве можно было сравнить бесполый «медленный» танец в монотонном ритме со взрывом чувств, полетом, флиртом, чувственностью фокстрота! А риск схлопотать по шее и плюс к этому — совершенно особенные эротические переживания от тесного контакта с партнершей только разжигали в Борисе азарт, и он в очередной раз шел на «танцевальную провокацию».

Нефедов увлеченно рассказывал Насте, что именно фокстрот больше всего соответствует духу его профессии. Ведь в нем, в отличие от жестко регламентированных бальных танцев, есть безграничная свобода для импровизаций. Как воздушный ас постоянно изобретает фигуры высшего пилотажа, так и мастер фокстрота свободен рисовать на паркете оригинальные узоры, придумывать новые «па»…

В ответ Настя благосклонно улыбалась, дипломатично умалчивая, что на самом деле ее партнер танцует популярный в Европе фокстрот просто чудовищно…

Весь вечер молодую пару опекал величественного вида метрдотель, который незаметно для гостей, но с виртуозной ловкостью руководил ансамблем официантов. В нужный момент одни блюда заменялись другими. Стоило Борису потянуться за солью или вынуть портсигар, как тут же появлялся ловкий малый во фраке — с солонкой или зажженной спичкой в руках.