Он знал, где попытается найти ночлег и встретить утреннюю зарю, чтобы обозреть ее панораму с удобной высшей точки. Днем Марат машинально взял на заметку круглое окно на чердаке того самого двухэтажного дома, в полуподвале которого в хмельном беспамятстве провалялся первую на юге ночь. Своей формой под тупым углом пальмовой кровли окно напоминало верх огромного скворечника, но причиной выбора его для ночлега были, конечно, не детские воспоминания и сантименты, а гораздо более практические соображения. Если лаз на чердак открыт — а с чего бы ему оказаться запертым в домике, где все друг друга знают, — то при известной осторожности можно каждую ночь прокрадываться наверх по подъездной лестнице. Адик с Раисой не услышат его топота по потолку: Марат не тяжел, будет ходить босиком, и, конечно, он не собирается ничего наверху переустраивать. Короткий отдых на нагретых за день досках, на рассвете один жадный взгляд из чердачного окна поверх среза горы на морской горизонт, чтобы вдохнуть простор, прежде чем вновь нырнуть в людскую толчею и душные плиссированные складки зеленого наряда курорта, — это всё, что ему надо. Привычки храпеть у Марата нет. Правда, по свидетельству сокамерников и надзирателей, он иногда глухо бормочет во сне, но быстро-быстро, до нечленораздельности — так что, даже наклонившись над ним, никто не мог разобрать слов, а ослабленное чердачным перекрытием это варварское бормотание и вовсе будет восприниматься не более как голубиное гуление.

Уходя со двора пятиэтажки, Марат увидел над горой в знакомых конфигурациях ковшей медведичных созвездий Полярную звезду. Но эта звезда полей мало годилась для ориентирования в густо застроенной гористой местности. Поэтому для надежности он пошел через кинотеатр, минуя который с отвращением заглушил в себе голос пользы, советовавший ему эту ночь перекантоваться у Стерха. Марата передергивало от одной мысли о подвалах. Он, конечно, тут не на отдыхе, но и не для того, чтобы днем и ночью спускаться в трюмы приморского курорта. Да и проще такой вариант только казался. Конечно, малохольный художник не откажет в ночлеге, но до него еще достучаться надо. Непонятно было даже, с какой стороны подступиться к темной, притихшей громаде кинотеатра. Да и спал он сейчас без задних ног, если ему вдвоем с Раисой пришлось волочь такого медведя, как Адик, под руки до самого дома, а потом еще возвращаться.

С гор в сторону моря потянул зябкий предутренний ветерок. Чтобы согреться, Марат часть пути пропрыгал на одной — здоровой — ноге. На знакомом, обсаженном олеандрами извилистом асфальте он уже не мог заблудиться. Но в одном зигзаге Марата чуть не сбила встречная машина. Он издалека ее услышал — она тарахтела, как старый мопед без глушителя. Но из темноты крутого поворота вынырнула внезапно, и ее занесло на обочину, откуда Марат с трудом успел посторониться. Хотя его на миг ослепило, он успел разглядеть коробочку-«инвалидку», похожую на ту, что видел днем, прежде чем кургузая машинешка, тарахтя и опасно кренясь, исчезла за следующим поворотом. Если это была дяди-Колина машина, то теперь самое время ехать рыбачить на утреннюю зорьку. Запомнившееся Марату бамбуковое удилище — оно торчало из открытого окна машины, когда он видел ее днем, — не оставляло сомнений в том, для чего главным образом ветеран использует «инвалидку». Но нервная манера вождения — лихачить на такой консервной банке, да еще ночью, было безрассудством — озадачила и разозлила не одного Марата, потому что в той стороне, куда скрылась машина, послышалась автомобильная сирена. Видимо, ночной милицейский патруль заметил гонщика на жуке и начал преследование.

Вопреки ожиданиям оба этажа заветного подъезда, сквозь который Марат надеялся проникнуть на чердак и наконец растянуться во весь рост натруженным за день телом, полыхали иллюминацией включенного во всех окнах света. От сараев к дому и обратно метались людские силуэты. По мизерабельному росту и порывистым движениям он узнал бабу Шуру. Она несла перед собой делавший ее фигуру вдвое выше самовар, в колосниках которого рдели уголья, и водрузила его на стол в беседке, внутри которой уже кто-то сидел. В голосах, жестах, позах темных фигур не было ничего свойственного людям, которые засиделись у самовара позже обычного и вот-вот собираются разойтись по постелям. Напротив, в сосредоточенной мрачности ощущалась готовность к долгому бдению. Никто не зевал. Все бегали или застывали в ожидании. Словно дорогой гость срочной телеграммой известил о прибытии ночным поездом. И дядю Колю на «инвалидке» погнали его встречать, между тем как женщины взволнованно готовились к встрече дома. Сильнее всего Марата удивила Эля. Осторожно обходя двор по границам теней, он с трудом узнал ее со спины. Сидя по-зэковски на корточках, она осторожно выглядывала в сторону беседки из-за угла ближнего сарая, за которым от кого-то, без сомнения, таилась. Девочка куталась в накинутую на плечи поверх короткой детской ночнушки тонкую, модную, очевидно мамину, косынку. Такая одежда не могла ее защитить, и она мелко постукивала зубами — то ли от холода, то ли от нервной дрожи. Зная, что ребенок всё равно вскрикнет от неожиданности, поскольку Марат приблизился извне двора и незаметно, он ладонью крепко зажал ей рот и на ухо долго шепотом напоминал, кто он такой, пока она не перестала биться в его объятиях. Он отвел ее глубже в тень стены сарая, чтобы можно было шептаться чуть громче, и поинтересовался, от кого она прячется. В таких ситуациях Марат научился задавать узкие вопросы. Спроси он ее широко и, в общем, что тут творится, она могла заговорить чересчур пространно и сбивчиво, с пятого на десятое. Она и теперь-то ответила вопросом на вопрос:

— Ты когда-нибудь видел покойников? — Марат утвердительно кивнул. — А я нет. Я их боюсь! Мать с бабой Шурой думают, что я ни о чём не догадалась, и уложили меня в кровать. Ничего себе сон: одна в темной комнате, с секунды на секунду ждешь, что в подъезд внесут гроб, а ты в этом подвале как в мышеловке. Прятать голову под одеяло, как страус в песок, — так это глупо и еще страшнее. Тоня, правда, за ширмой, но спит тихо-тихо — тоже как мертвая. Баба Шура строго-настрого запретила ее будить после приступа. Да я и сама понимаю. Что я ей скажу? У нас в доме ожидается покойник, давай со мной не спать, вместе веселее… Нет, нельзя так пугать человека с пороком сердца, а ведь так и подмывает. Ушла на улицу от греха подальше. Вот теперь мерзну тут на голой земле, сторожу момент, когда его понесут из кинотеатра в дом, чтобы убежать.

— Из кинотеатра?! — шепотом воскликнул Марат и машинально так стиснул девчонке плечи, что она охнула, но тут же подавила стон: ей действительно вовсе не хотелось быть обнаруженной и возвращенной обратно в постель.

— Тише ты! — прошипела Эля то ли себе, то ли Марату, то ли обоим вместе. — Я же думала, ты сам сейчас из кинотеатра и знаешь, что Адик лежит там мертвый.

Марат выпустил ее из рук и привалился к дощатой стене сарая — досада на то, что нельзя немедленно подняться на чердак для восстановления сил перед завтрашней борьбой, охватила его с удвоенной силой.

— Ты не ошиблась, — насмешливо проговорил он, — я действительно был в кино, видел, как Адик стал покойником, а потом еще принимал участие в его оживлении. Он мертвецки пьян, вот и всё. Сейчас явится его мать и развеет все страхи.