Психологиня закурила, а я в полной мере прочувствовала правдивость ее слов – мне и в самом деле стало легче дышать, будто я и вправду отвязала от невидимого якоря свою боль и выпустила в открытое море.

– Лида, ты и представить себе не можешь, как я благодарна тебе за мое сегодня и за то, что ты подарила надежду на «завтра». Я ведь, выйдя из «Касатки», даже не представляла, как буду с этим всем жить дальше, а сейчас – сейчас я хотя бы понимаю, что это возможно. И знаешь, я, пожалуй, когда устроюсь где-нибудь, обязательно обзаведусь парочкой крыс – буду испытывать их на прочность своими исповедями.

Лида рассмеялась:

– Ну, если что, обращайся, я могу из «Касатки» десяток опытных тебе подкинуть. Знаешь, меня прям гордость распирает, утром я встретила на автобусной остановке рыжее испуганное существо с потухшим взглядом, а сейчас, – взгляд Лиды скользнул в сторону микроволновой печи, на которой светился циферблат, – два часа ночи, и рядом со мной сидит солнечный «ведмежонок», которым, наверное, ты всегда была и будешь. Ты хороший человек, Кира, права была твоя Прокоповна, и твою добрую душу не испоганили даже родители, жуткое прошлое и тюрьма. Твоего папашу я бы, конечно, пристрелила собственными руками, но в своем письме он был прав, когда писал, что «ты еще успеешь пожить в радость», какие твои годы! А я, если что, буду рядом. – Лида неуверенной походкой вышла из-за стола, а спустя пару минут возвратилась и положила меж тарелок два ключа. – Вот, держи. Это от моего дома, в котором ты можешь жить сколько угодно. Можешь не жить, твое дело. В этом мире у каждого должен быть человек, который всегда выслушает и с радостью разделит как слезы, так и счастье. Мы так устроены, что хочется делиться и тем и другим – радостью, чтоб приумножить, а горестью, чтоб уменьшить. Знай, что ты больше не одинока, и в любое время дня и ночи я буду рада тебе и всегда выслушаю, помогу, чем смогу. Не зря ведь я Психологиня!

– Спасибо, – шепчу со слезами на глазах и прячу ключи в рюкзак. – Спасибо за то, что ты – это ты.

Утро нового дня было прекрасным уже по той причине, что я наконец по-настоящему выспалась. Натертые жесткой тюремной койкой за два года синяки наконец всю ночь нежились на мягкой перине. Сон был крепким и глубоким, спасибо Лиде, она любезно уступила мне свой диван, но когда я проснулась, ее на полу уже не было, как и одеяла с подушкой. От выпитой настойки голова немного шумела, а во рту было мерзко, как в выгребной яме. Посетив комнату «Ж» и ванную, я побрела на кухню, где и обнаружила записку: «Будить тебя не стала. Ушла на работу. Будь как дома – ешь, пей, отдыхай. Если уйдешь куда, не поленись написать пару строк. Если что – до вечера, а нет – значит, будь счастлива. Помни – слушать могут и деревья, главное – не молчать. Твоя Психологиня».

Завтракать не хотелось, но чашку кофе я себе приготовила. Около часа я блуждала по пустой квартире с вопросом – «что дальше?», и ответ нашелся – дальше новая жизнь.

С легкой грустью покидаю уютную квартиру добродушной Лиды, которая, вполне возможно, спасла меня от помешательства длиною в жизнь. На кухне ее ждала пара слов: «Лида, спасибо за все! Я никогда не забуду ни твоего участия, ни твоей философии. Увидимся ли когда-то еще, не скажу, не знаю, жизнь покажет. Будь счастлива и помни – ты в сто раз лучше киношных психологов. Спасибо. Ведмежонок Кира».

Смотреть на родительский дом так больно, что я едва сдерживаюсь, чтоб не сбежать. Как бы мне хотелось узнать все секреты, которые хранили эти обветшалые стены. Как хочется получить ответы на вопросы: «Кем нужно быть, чтобы живьем закопать в землю новорожденную внучку?»; «Кем нужно быть, чтобы поселить дочь в психушке и внушить ей нереальные кошмары, а реальные хранить в себе все эти годы?». Как бы хотелось вернуться в прошлое всего на несколько минут, чтобы, глядя в глаза, спросить родителей лишь об одном: «Зачем вы меня рожали, если не собирались быть родителями? Быть ребенком бездушных монстров совсем невесело».

Но пустующие стены мне вряд ли смогут дать ответы, а тех, кто способен был все разъяснить, уже не первый год нет среди живых.

– Георгий, что все это значит?! – кричит разъяренная супруга, в то время как жесткие веревки обвивают ее тело. – Когда ты пригласил меня в кабинет, я думала, что в честь моего дня рождения ты готовишь какой-то сюрприз, но понимаю, что ошибалась.

– Нет, почему же? Точнее и не скажешь. – Мое сердце стонет, когда я привязываю любовь всей своей жизни и мать своего единственного ребенка к прочному стулу со спинкой, а второй стул ставлю рядом.

– Георгий, я не понимаю, что происходит?

В глазах Павлы испуг, какого мне за все годы совместной жизни видеть не доводилось, и я прекрасно знаю, чем он вызван – жена привыкла все и всегда держать под контролем, просчитывать, а тут… Неизвестность и неопределенность пугали ее всегда.

– Милая, не переживай, я сейчас тебе все объясню.

Я спокоен, мой голос ничем не выдает моих намерений. Десять лет я решался на подобный шаг и давно смирился с мыслью, что это неизбежно. Все мои действия обдуманные и взвешенные. Более того, я жалею о том, что не поступил так многими годами раньше.

– С нетерпением жду.

«Глупая», – проносится в голове, но произношу я иные слова.

– Ты ведь знаешь, что я любил тебя всю свою жизнь?

– Естественно.

– Знаешь, что ради тебя я готов был пойти на многое? – Павла кивает. – И шел.

– Что с того? – нетерпеливо бросает взволнованная супруга.

– Обожди минуту. – Я выхожу из кабинета и возвращаюсь с ружьем в руках. – Так вот это я к чему. Пришло время расплаты.

В глазах Павлы зажигается огонь паники и ярости, она больше не сидит смирно, а отчаянно пытается выпутаться из тугих веревок.

– Что на тебя нашло, Георгий? Не пугай меня! Какая расплата? Ты о чем? Разве не тебе я подарила всю свою жизнь? Разве не родила тебе ребенка? Разве я была тебе плохой женой? По-моему, я была честна с тобой с первых минут твоих ухаживаний – я не обещала тебе своей любви никогда, чего тебе сейчас от меня нужно? Что нам выяснять на старости лет?

Я присел рядом и оперся о ружье.

– Знаешь, в далеком детдомовском детстве я не понимал, как подростки могут быть такими бессердечными по отношению к себе подобным? Я не понимал, как можно калечить жизни посторонним и чужим людям только за то, что они тебе не по нраву? Я не понимал, как можно избивать до смерти и продолжать спокойно жить? Но я смирился с тем, что мир неидеален и что никуда не спрятаться от жестокости и ненависти. Но мне не хватило десяти последних лет, чтобы понять и оправдать ход твоих мыслей и отсутствие в твоей груди сердца, а в душе хоть какой-то человечности. Знала бы ты, как мне жаль нашу несчастную дочь, которая не знала ни материнского тепла, ни любви, ни заботы. В юности я полюбил тебя именно за такие необычные черты характера: за прямоту, непоколебимую веру в себя, гордость, стойкость и железную волю, но разве я мог тогда знать… У меня не так много времени, и я не стану сейчас анализировать всю нашу жизнь, мне это не удалось за все десять лет, но, Павла, ответь мне на один-единственный вопрос – что за дьявол в тебе сидит? За последние годы я превратился в алкоголика, градусы хоть на какое-то время спасают от кошмарных воспоминаний. Я уже и не помню, когда в последний раз спокойно спал, мне все время снится та ночь, та проклятая ночь и то крошечное существо, которое мы без суда и следствия лишили жизни. Меня повсюду преследует отчаянный плач Киры, ее потерянный взгляд после того, как она вернулась из больницы, а в тебе я не заметил никаких перемен, будто и не было ничего. Что ты за чудовище такое, Павла?