Задавая эти вопросы, я уже знал на них ответы, не зря прожил под одной крышей с этой женщиной не один десяток лет, но все же с любопытством заглянул в ее ледяные глаза.

– Ты все это серьезно? – На лице, которого практически не коснулись морщины, появилась ухмылка. – Я, значит, чудовище? А ты ангел?

– Моя вина только в том, что вопреки здравому смыслу я слишком тебя любил и слепо подчинялся и покорялся. – Это признание далось мне нелегко, но от правды поздно прятаться. Несмотря на всю свою силу и крутой нрав вне стен нашего дома, рядом с Павлой я всегда был беспомощным, безвольным и послушным мальчишкой, в этом вся прелесть и ужас любви. Этот день и час были первыми в моей жизни, когда я решился оставить последнее слово за собой.

– Мне нечего тебе сказать. Ты всегда знал, что я не люблю тебя так, как об этом пишут в глупых книгах. Тебе был известен мой взгляд на жизнь и мои ценности. Я не утаила от тебя своих истинных чувств по поводу беременности, как и не скрывала того, что материнский инстинкт во мне напрочь отсутствовал. Мне не в чем перед тобой каяться и не за что просить прощение, или чего ты от меня там ждешь. Я достойно прожила жизнь и ни в чем не раскаиваюсь. Обвинить мне себя не в чем. А в том, что в моей жизни нет и не было места телячьим нежностям, нет великого греха.

Не хочется верить собственным ушам, но с этой женщиной, в груди которой, судя по всему, радиоактивный криптонит, а не пылающее сердце, я прожил без малого полстолетия. Как глуп и слеп я был долгие годы, и винить за свой выбор мне, кроме себя, некого, в этом Павла права.

– А как насчет убийства собственной внучки? Это, по-твоему, тоже оправданно и безгрешно? – Накатившая ярость заставляет меня вскочить со стула.

– Господи, Георгий, прекращай этот цирк! Кира здоровая молодая женщина, она сможет родить себе еще десяток дочек и выводок сыночков, если пожелает. Я всего лишь спасла ее от бесчестия и подарила шанс на нормальную жизнь без позора, что в этом плохого? Я об этом уже и думать забыла, а Кира не в состоянии вспомнить, что ж тебе не живется?

– А-а-а?.. – Я поставил ружье у стены и от бессилия развел руками, а затем схватился за свою наполовину облысевшую головушку. – Я помню! Понимаешь? Я ничего не забыл и не могу так дальше жить! Алкоголь уже не спасает, а жить с таким камнем на душе сил и желания больше нет.

Беру в руки ружье, достаю из кармана пару патронов, заряжаю. Павла с ужасом смотрит на все происходящее.

– Милый, не горячись, прошу тебя. Мы столько вместе пережили. Оглянись назад, нам ведь не так уж и плохо жилось, если разобраться. Мы получили все, к чему стремились. Сколько нам осталось – пять, десять лет? Зачем ты хочешь взять на свою душу второй грех, если и с одним-то не справился? Прошу тебя, не делай этого.

Павла не умоляет, она диктует, даже в этом положении пытается управлять и приказывать, но ее слова и доводы больше не имеют надо мной власти.

– А мне моя душа уже безразлична. Чертям в Аду будет без разницы, сколько грехов числится на танцующем на сковородке человеке. Ладно, времени почти не осталось. Пойду дочь встречу, а потом, обещаю, быстро со всем этим покончу.

– Дочь? – Лицо Павлы исказило непонимание, а я вышел во двор, где глаза в глаза встретился с дочерью, которую уж и не помню когда видел в последний раз, но точно знал, что этот раз будет самым последним.

– Сейчас в дверь войдет наша дочь, и мне бы очень хотелось, чтобы ты хоть раз в жизни была к ней добра и великодушна. Попроси у нее прощение, прежде чем…

– Никогда! Слышишь меня! Никогда я стану извиняться! Разве человек извиняется за то, что родился слепым или немым? Кто-то извиняется за то, что появился на этом свете без руки или ноги, с тремя пальцами или заячьей губой? Разве в том, что я родилась без сердца, есть моя вина? За что мне извиняться?!

Мне уже хочется спустить курок, но я жду несколько секунд, чтобы сказать дочери свое последнее:

– Прости нас, родная.

А Павла в агонии кричит:

– Как же я вас всех ненавижу!

Я сижу на стуле рядом с обезумевшей супругой, приставляю к ее виску ружье и не дрогнувшей рукой жму на курок.

Последнее, что я чувствую в этой жизни, – огромное сожаление, и боль, и горячие брызги крови на своем лице, которые хотя бы в последние секунды на земле доказали мне, что в жилах Павлы все же текла именно эта жидкость, а не яд. Больше всего мне хочется повернуть время вспять и прожить жизнь заново, наполнить ее другими ценностями и никогда не совершать некоторые ошибки, но это, увы, никому не дано.

Холодный металл касается и моего виска, и я жму на курок еще раз.

В поселок «Радость» я вернулась только по одной причине – чтобы начать новую жизнь, нужно было упорядочить старую: продать дом и в этот раз навсегда покинуть эти края.

Я неторопливо шагаю во двор, который будто оживает. Вот я вижу маленькую девочку в разноцветных сандалиях, которая играет в песочнице; вот она же, рыжая пышка, весело щебечет что-то на ухо Прокоповене; вот малышка оплакивает пойманную в мышеловку мышь и устраивает ей пышные похороны, схоронив крошечное тело под кустом калины; вот на крыльце прилежно сидят все ее пять кукол, три плюшевых зайца и два медведя и внимательно слушают юную учительницу, а Прокоповна сидит на стуле в двух шагах и задорно смеется. Рыжая пышная девчушка разного возраста присутствует в каждом уголке опустевшего двора: кормит соседского кота дорогой колбасой, сгребает облетевшие листья в кучки, учится ездить на велосипеде, срывает с клумбы прекрасные цветы, чтоб подарить букет маме, развешивает кормушки для птиц, прыгает через скакалку, пускает мыльные пузыри, лечит сломавшего лапу плюшевого зайца… Сотни воспоминаний, в которых постоянны две вещи – я и моя добрая няня. Нет в моем детстве ни отца, ни матери, и, наверное, их у меня никогда и не было. Были двое людей, которые по непонятным причинам дали мне жизнь, но назвать их родителями означает нагло соврать.

Я почти готова войти в дом, но дверь распахивается без моего участия. От неожиданности я вскрикиваю и едва не выпускаю из рук рюкзак. На пороге появляется невысокий коренастый мужчина с седой головой и добрыми чертами лица, которые кажутся мне знакомыми, но я понятия не имею, откуда.

– Прости, Кира, не хотел тебя напугать, но, войди ты в дом и там столкнись со мной, еще больше бы испугалась. – От голоса веет теплом, а улыбка на лице говорит о том, что передо мной друг, знать бы еще, откуда он взялся и что делает в доме моих родителей.

– А-а-а… – все, что мне удается произнести в первые секунды.

– Вот я дурак старый! – Мужчина ударяет себя кулаком по лбу. – Ты ведь понятия не имеешь, кто я, в чем нет ничего странного. Игнат, родной брат твоей матушки.