одной фразой, и стена задрожала, а я потеряла равновесие. Голова закружилась, я ухватилась за его шею, и он наклонил голову – в тот момент, когда я вскинула на него глаза.

Наши губы соединились.

Земля затряслась.

Я поцеловала его. Да простит меня бог, я коснулась языком его языка, зубов, десен. Я растворилась в трепете наших губ, в жаре нашего дыхания, в его крепких руках, поддерживающих меня, не дающих упасть, даже когда он сделал шаг ко мне.

Я гладила литые мускулы под его рубахой. Я запускала пальцы в черные пряди. Небеса, меня неудержимо трясло, я просто разрывалась между инстинктивным порывом отпрянуть, отстраниться от этой неправильной близости – и всепоглощающей потребностью поддаться жару, бушующему меж нашими телами. Уступить жестокому богу, который обещал мне все, что я когда-либо хотела, капитулировать перед его восхитительной развращенностью.

Цепляясь за угасающие воспоминания о мире, погруженном во тьму, я оторвалась от его губ и глубоко вдохнула, возвращая толику разума своему разгоряченном телу. Что бы он ни говорил, не так-то легко забыть, что этот вот самый бог изуродовал мои ноги. Угрожал натравить на меня своих трупов. И что именно из-за него на наших могилах лежат не надгробные плиты, а мешки с зерном.

– Нам пора. – Пока он не свернул мне голову точно так же, как скрутил кости. – До Хемдэйла еще дале…

Поймав меня за ошейник, он помешал моему отступлению, и его выдох разбился о мои губы:

– Сейчас, маленькая. Я хочу тебя сейчас.

Глава 19

Ада

Сейчас.

Меня передернуло от этого слова, невидимая цепь притягивала меня все ближе и ближе к нему, цепь из шести букв, выкованная в огне моей глупости. Конечно, то, что он предложил той ночью в таверне, было слишком хорошо, чтобы быть правдой, и то, что он попросил взамен… не так уж и просто выполнить.

Не отпуская ошейника, он потянул так сильно, что голова моя запрокинулась, прижался лбом к моему лбу, глядя мне прямо в глаза, потянулся губами к моим губам, на миг задержавшись на волосок от соприкосновения. Нежность его поцелуя едва не лишила меня чувств, таким он был легким, почти воздушным.

Потом Енош подхватил меня на руки, прижал к груди и понес к ложу.

– Неужели ты думала, маленькая, что я позволю тебе сбежать от жара, от которого полыхают твои щеки, или от трепета, охватившего твое сердце?

Он говорил, не отрываясь от моих губ, завершая каждый слог мягким движением языка или осторожным посасыванием. Я застонала, чувствуя знакомый вкус. И пускай ловушка захлопнулась.

Его добыча?

Мое сердце.

Сердце, зажатое между сталью данного обещания и приманкой из сладких слов, привлекло своим быстрым стуком жаждущего заполучить его дьявола. Дьявола, чувствующего каждую его греховную запинку, каждую порочную вибрацию, каждое сжатие этого органа, остававшегося не у дел так долго. Енош чувствовал все.

Каждый.

Распутный.

Удар.

Позволить ему развратить мое сердце, как он уже развратил тело, – это слабость. Эгоизм. Несомненная, непростительная ошибка.

Но мне так этого хотелось.

Хотелось отвернуться от мира, как мир отвернулся от меня, и прислушаться к порочному шепоту дьявола, чьи слова заставляли меня чувствовать себя особенной, бесценной… проклятье, возможно, даже любимой, пускай и самым извращенным образом.

Я закрыла глаза, глубоко вздохнула, и все же мой голос сорвался на первом же звуке:

– Я… ненавижу тебя.

– Мы это исправим. Ты, моя жена, научилась любить мои прикосновения, твердость моего члена, силу моих толчков, удовольствие, которое я приношу тебе. – Он опустил меня на мягкий мех, бабочки и лепестки вспорхнули в воздух, и Енош навис над моим обнаженным телом, все так же не отрывая своих губ от моих. – И ты научишься любить меня.

Я покачала головой, однако рты наши так и не разделились, спаянные восхитительным поцелуем.

– Нет, пока ты не откроешь врата и не упокоишь мертвых.

– Любовь приходит непрошеной и не заботится о предосторожностях, превращая нас в дураков из-за лжецов и чудовищ. – Штанов на Еноше не было уже и в помине, его набухший член уперся в мое раскаленное лоно, однако дальнейших движений он не делал. – Вот что я узнал о любви.

Значит, он понимал, что Ньяла никогда не любила его. И от этого мне отчего-то сделалось больно.

– Это не решение.

– Нет. Любовь зарождается в трепетании сердца и растет, омываемая жаром души. – Он обхватил ладонями мое лицо, лбы наши соприкоснулись, и меня накрыл запах снега, присыпанного золой. – Посмотри на меня – и только посмей сказать, что сердце твое не бьется быстрее от безраздельного внимания, которое я дарю тебе.

Мне и только мне, заставляя чувствовать себя желанной, женщиной, достойной той преданности, которую он обещал.

– Я не стану этого отрицать.

Земля задрожала; дрожь побежала по стволам берез, по ветвям, с которых дождем посыпались мелкие листья и сучки. Один застрял у Еноша в волосах, я выпутала его из черных прядей и уставилась на прутик в немом потрясении. Пускай бог и поймал мое слабое сердце в ловушку в момент близости, но и его сердце тоже было не столь безучастно, как он утверждал.

Взгляд мой оторвался от веточки и нашел его глаза:

– Возвращайся к своим обязанностям.

Улыбка изогнула его губы и тут же исчезла, спрятавшись под поцелуем, запечатленным на моей ключице. Потом губы его поползли ниже, к моей груди, язык огладил сосок, превращая бутон в твердый камешек. Второй пылающий сосок тоже не остался без внимания настойчивой руки. А язык двинулся дальше, лаская живот, и дыхание мое ускорилось. Руки Еноша раздвинули мои бедра, полностью раскрывая меня перед всем лесом, но только до того мига, пока его теплые губы не накрыли мое межножье.

Выгнув спину, я уперлась пятками в кость, пытаясь отстраниться от внезапного натиска ощущений – но только лишь подалась ближе к нему. Язык скользил между складок плоти, касался входа, дразнил клитор – и каждое его движение отвечало на мольбы моего тела. Я отодвинулась, и он ослабил давление. Я раздвинула ноги шире, и он яростно вонзил язык в мое лоно.

И я поддалась, не устояла перед безумием наслаждения, которое дарил мне грешный рот моего мужа. Восхитительная судорога скручивала мое тело всякий раз, когда его язык проникал в меня, чтобы тут же выскользнуть и поиграть с мягкими чувствительными краями. Когда же дыхание мое сбилось, сменившись аханьем и стонами, Енош переключил внимание на мой клитор, осторожно лаская и посасывая его, пока мучительно-жаркая волна