из лучших способов умереть – по моему опыту, поскольку я связан со своей оболочкой и всей той болью, что может вынести эта форма. Только приблизься к моей жене, и я призову каждую захороненную кость, так что земля затрясется и растрескается, поднимая армию, которая сокрушит королевства, континенты и весь мир… убивая все, что дышит.

Эйлам выплюнул последнюю порцию воды; руки его дрожали: слишком долго он избегал человеческого облика.

– Любовь моих братьев к смертным телам сильно смущает меня.

– О да, говоришь как настоящий девственник, не знающий, куда деть свой член, в основном потому, что еще даже не до конца выяснил, где именно он висит. – Ярин похлопал меня по плечу, вновь привлекая мое внимание к трупу. – Выслушай фантастическое предложение от твоего любимого брата… нет-нет-нет! Выслушай! Почини его, и я сделаю так, что твоя жена будет тебя любить.

Я стиснул зубы так, что челюсти заболели.

– А зачем это мне?

– Ну, ты же уже почти влюблен в нее, – шепнул он, приблизившись вплотную, так что я прижался к краю родника, ощущая позвоночником твердость камня. – Такая она непредсказуемая. Любовь. Если не подтолкнуть ее в одну сторону, она вполне может склониться в другую. Ах, как надрывалась Ньяла, выкрикивая его имя, когда явилась ко мне… «Джоа, Джоа! О, где мой возлюбленный Джоа?»

Имя взорвалось в моем черепе, заметалось нескончаемым эхом, раскаляя кровь в венах, пока на лбу не выступил пот.

– Ты тоже хочешь утонуть?

– Кто бы мог подумать, что тот самый мужчина, который украл ее у тебя, завоюет ее сердце, ее любовь за те месяцы, что ты искал ее? Гнался за ней – до самой ее смерти. Она так не хотела возвращаться к тебе, отцу ребенка, росшего в ее животе, что предпочла умереть от клинка Джоа. Трагично. Ох, как… трагично.

Я подавил гнев, пробирающий меня до костей, и от этого завибрировали сталактиты над нашими головами. Да, трагично, трагично то, что моя спутница клялась мне в своей любви своими сладкими устами… подлая, коварная, нечестивая смертная, сделавшая из бога дурака.

Но во второй раз такого не случится.

Я тряхнул головой:

– Мне больше не нужны иллюзии.

– Ах, как же трудно с тобой договориться, – вздохнул Ярин. – Ладно, никаких иллюзий. Другое предложение. Почини его, и я не стану делать так, что твоя жена полюбит тебя. Вместо этого я подарю тебе… ну-ка… скажем так… тринадцать слов.

– Тринадцать слов?

– Чтобы ты передал их своей жене – и проник в те ее глубины, до которых тебе тянуться веками, да и то не факт, что дотянешься. Не пронзай меня костяным шипом за эти слова, возлюбленный братец, но ты разбираешься в женщинах примерно так же, как Эйлам в своих гениталиях.

Внутри меня что-то затрепетало. Гм-м-м, тринадцать слов, чтобы проникнуть в ее душу, разжигая ее привязанность ко мне? Она будет обожать меня. Преклоняться, боготворить… Любить.

И эта чертова мышца наконец расслабится.

Волоски на моих руках поднялись дыбом, и я одной лишь мыслью вернул трупу Ярина прежний облик.

– Тринадцать слов.

– Плюс один совет, потому что ты действительно мой любимый брат. Произнеси эти слова в процессе какого-нибудь доброго дела, давая ей что-то, чего она желает. Тогда они тронут ее глубже. А если не получится?.. Ну, ты всегда можешь перерезать ей глотку и заменить ее другой смертной, как ты делал прежде.

Я повернул голову и уставился на него:

– Ньяле горло перерезал смертный Джоа Мерток.

– О да, я знаю. – Ярин усмехнулся. – Только так и не понял, сделал ли он это, будучи живым – или уже мертвым?

Глава 18

Ада

Полированные клыки, украшающие корсаж моего платья, клацали при каждом шаге. Я шла по мосту к пустому трону. Енош ушел чуть раньше через Эфенские врата, несомненно, чтобы проверить, выстроились ли солдаты на Отравленных полях, чтобы попытаться за…

– …держи свой гнилой рот на замке.

Глухое бурчание Орли остановило поток моих мыслей, и я застыла на месте.

Она стояла у помоста, свирепо глядя на трон, в одной руке она сжимала нуждающиеся в стирке рубахи Еноша, а пальцем другой грозила… одному из трупов?

Волосы на моем затылке встали дыбом. Они что, опять застонали? Иногда трупы начинали скулить, и их хриплые завывания почти складывались в слова; только вот звук разбивался о кожу, затянувшую их рты, искажающую его, превращая в леденящее кровь мычание.

– Дождешься, что мои кости вплетут в трон рядом с твоими. – Старуха потерла ладонью лоб и раздраженно вздохнула. – Ох, если хозяин узнает правду… Глупая, глупая девчонка.

Сердце мое забилось быстрее, как я ни старалась дышать глубже, чтобы успокоить его. Я сделала осторожный шаг к трону. Орли назвала Ньялу глупой девчонкой? Но о какой правде она говорила? И к какому из трупов трона обращалась?

Шажок.

Еще шажок.

И опять брякнули клыки.

Орли повернулась ко мне, растягивая губы в слишком напряженной улыбке:

– Ах, девка, я как раз собиралась к те.

Обхватив себя руками, я одолела остаток моста и подошла к ней:

– С кем это ты разговаривала?

Ее живот колыхнулся от смешка:

– Разговаривала? Тута ж ни единой живой души, с кем можно поговорить, окромя тя.

Меня – и еще двух трупов со связанными душами.

– Я слышала тебя с моста.

Она пренебрежительно махнула рукой:

– Аха, со временем сам себе становишься лучшим собеседником. Не обращай внимания, я болтаю сама с собой, как гусыня.

– Но я…

– Хозяин приготовил те сюрприз, девка. – Она погладила меня по руке. – Но нельзя те выходить вот так навстречу осенним ветрам, продует.

Все подозрения разом забылись, и я почувствовала прилив сил – от нетерпения покалывало пальцы ног:

– Енош берет меня наружу?

– Аха, девка. Ты съела пудинг, который я те принесла?

Сердце заколотилось еще быстрее:

– Аппетита не было. Я как-то неважно себя чувствовала, когда проснулась.

Взгляд ее скользнул по моему животу, пробудив в сердце трепет ожидания, которого я не могла себе позволить. Скорее всего, это просто расстройство желудка. Или помутнение разума женщины, всегда встречавшей свои ежемесячные кровотечения слезами. Любым признакам беременности, даже самым трудноуловимым, еще слишком рано проявляться.

– Подожди здеся, я принесу те меха, – сказала служанка и заковыляла к моей комнате.

А я снова уставилась на трупы в троне. У Еноша был ужасный обычай – слегка восстановить их, чтобы они гнили сызнова, пока лица не распадутся на куски. Если бы у них были рты, какие истории они могли бы