Я неуверенно приблизилась. Шаг, еще шаг – и я вжалась коленками в трон так, что стало больно. Наклонилась, уловив слабый неприятный запах – что-то вроде скисшего молока вперемешку с чадом истлевших благовоний.

Глаза лорда Тарнема с леденящим кровь хлюпаньем переместились, фокусируясь на мне. С таким звуком сапог погружается в глубокую вязкую грязь. Серая растрескавшаяся челюсть шевельнулась, коричневая кожаная заплата на рту заскрипела, растягиваясь, и…

– Хммп… фмммх.

Я отпрянула, задыхаясь. Сердце грохотало в груди, словно галопом мимо промчался целый табун. А труп все мычал настойчиво, медленно растягивая сухожилия. Но – небеса! – я не могла разобрать ни слова. Что же он говорит?

Взад-вперед, взад-вперед. Глаза мои неотрывно следили за языком, прижимающимся к коже с изнанки. А если разрезать нашлепку, обнаружится ли за ней рот? Да и хочу ли я знать то, что так стремится мне сообщить труп?

Я стиснула один из болтающихся на корсаже клыков, достаточно острый, чтобы проткнуть кожаную заплату. Секунды шли, кровь бешено грохотала в моих ушах. Ну зачем, зачем мне это? Просто утолить свербящее любопытство?

Нет, ничего мне это не даст. Кроме, вероятно, неприятностей. И все-таки я дернула клык, разорвав тонкую нить, крепившую украшение к платью. И поднесла острие ко рту лорда Тарнема.

Он залопотал быстрее, громче.

Меня бросило в пот.

Я прижала клык к коже.

Надавила, и…

– Шо ты творишь, девка?

Стиснув клык в кулаке, я провела пальцем по тонкой коже и повернулась к Орли:

– Просто смотрю, есть ли у него еще рот.

– Аха, полный лжи. – Тяжелый взгляд Орли задержался на мне еще на пару секунд, во впадинах под ее скулами ползали тени. – Времени свойственно искажать правду.

Очевидно, искажать таким образом, что старуха рисковала сама оказаться вмурованной в трон. Хотя бы поэтому не стоило мне так рисковать.

Пока она шла к помосту, я закашлялась и украдкой уронила клык. Орли накинула мне на плечи легкий пушистый мех и проводила к Эфенским вратам.

– Я приготовила хозяину мешок с едой и питьем, так шо вам не придется искать таверну. Аха, те лучше быть начеку, когда пойдешь домой.

– Домой? – Мои шаги гулким эхом отдавались в темном проходе, в конце которого уже брезжил свет, обрисовывая силуэты Еноша и его скакуна.

– Твоя жена, – буркнула Орли, – как велел хозяин.

Енош приторочил мешок к седлу гнедой лошади, повернулся и приглашающе протянул руку:

– Иди ко мне, маленькая.

Мои пальцы переплелись с его.

– Куда ты меня повезешь?

Он подтянул меня ближе к лошади и погладил костяшками пальцев по щеке, не отрывая от меня стальных глаз.

– В Хемдэйл, чтобы ты показала мне могилу Джона и повидалась с отцом. Недолго.

От слабости у меня подогнулись колени, а глаза затуманили слезы – слезы радости. Долго, недолго – я увижу папу, пусть даже в последний раз. Ему не придется остаток дней своих гадать, что со мной сталось.

Не в силах сдержать возбуждение, я бросилась на шею Еноша, пытаясь обнять его всего разом:

– Спасибо!

– М-м-м-м, как дивно твое сердце сбивается с ритма. – Он заключил меня в объятия, потом руки его сползли на мои бедра. – Довольна ли моя смертная?

– Очень. – Он подсадил меня на лошадь, и я сразу вцепилась в гриву. – Лучшего свадебного подарка я и желать не могла.

– Свадебный подарок? – Он выгнул дугой бровь, пожал плечами и вскочил на лошадь. – Ох уж эти смертные со своими обычаями.

Орли откашлялась, прочищая горло, и подняла испещренные пятнами гнили руки:

– Хозяин, моя плоть?

– После возвращения. Хемдэйл не так уж далеко, к ночи мы вернемся.

И лошадь поскакала по ковру из трупов. Вдруг один из них шевельнулся, потом другой, потом сразу несколько с трудом поднялись на изломанные ноги и потащились за нами. Из ладоней их на ходу вырастали костяные копья.

– Ты увидел опасность? – спросила я, когда мы поднимались по извилистой тропе, должно быть, прорезанной в склоне холма недавней бурей. Влажный воздух пах палой листвой.

– Да нет, ничего особенного, иначе я не взял бы тебя с собой, но у нас должна быть защита. Они будут следовать за нами на расстоянии, не привлекая внимания, – ну, пока мы держимся вдали от проторенных дорог.

Я оглянулась: трупы, маячившие вдалеке, казались крошечными. Одежда их состояла из лохмотьев; а у одного была сломана челюсть: она болталась на сухожилии и билась о грудь мертвеца.

За моей спиной Енош довольно громко выдохнул:

– Ты не испытываешь отвращения к мертвым, не так ли?

Я невольно хихикнула:

– Еще ребенком я выпутала из папиных рыболовных садков столько трупов, что и не сосчитаешь. Орли рассказала мне, что Ньяле не нравился Бледный двор.

Его грудь, упирающаяся мне в спину, напряглась.

– Нет, она не оценила его красоты, а ведь тогда он был красив.

Доброжелательность его тона задела меня за живое, и я решилась задать вопрос, который мучил меня уже много дней:

– Ты все еще любишь ее?

– М-м-м-м, моя послушная жена, я не столь впечатлителен, как мой брат. – Он ткнулся носом в мой висок, и его шепот защекотал мое ухо: – Нет. Возможно, у меня нет больше сердца, чтобы подарить его тебе, но я предан тебе целиком и полностью.

Каждое его слово вонзалось в меня миллионами игл, вызывая тревожное покалывание под ребрами.

– Простого «нет» было бы достаточно.

Он хмыкнул где-то над моей макушкой:

– Ха, но простое «нет» не породило бы в тебе такой трепет.

Жар прилил к моим щекам. Будь он проклят со своей способностью лишать меня дара речи – и его умением читать меня как открытую книгу.

– Возможно, молчание моей женщины все-таки обходится не так уж и дорого, – заметил он некоторое время спустя, явно забавляясь. – Я буду наслаждаться им по меньшей мере еще несколько мгновений.

Мне казалось – судя по ощущениям в отбитой заднице, – что едем мы уже целую вечность, хотя, если ориентироваться по высоте солнца, сейчас было не больше трех часов дня. Мертвые лошади скачут быстрее, поскольку никогда не оступаются, не задыхаются и не устают, – так это объяснил Енош.

Я пошевелилась, разминая затекшие мышцы, и оглянулась на исчезающую за горизонтом вершину горы и Бледный двор.

– Один путешественник как-то рассказывал, что он обошел вокруг Бледного двора, который мы называем Сумрачной башней, и нашел лишь один вход. Как же так получается, если входов вообще-то четыре?

– Не могу сказать, – признался Енош, направляя нашу лошадь мимо высоких берез к поляне, на которой играли пятна света и тени. – Когда я появился, Бледный двор сам вырос