Не знаю, как привык, но со мной предпочитает сдерживать кобелиную натуры и вести себя почти по-дружески, втираясь в доверие и поддерживая после разговоров с дядей, которые чаще всего происходили при нём.

   Я бы так и продолжала ныть, переживать за разлуку, оттягивать отъезд, если бы не случилось происшествие, напугавшее всех. В тот вечер, после ужина в ресторане, мы неспеша прогуливались по тротуару, заприметили кондитерскую напротив и стали переходить дорогу, как начал набирать скорость автомобиль, еле едущий до этого. Визг покрышек, бешенный стук сердца на разрыв, мгновенный ступор, примораживающий к асфальту, сильный толчок вбок и резкая боль в коленях. Рохтер в последний момент оттолкнул меня в сторону, спасая от столкновения и возможной смерти. И вот ни капли не верилось, что этот наезд случайность.

- Ты немедленно улетаешь в Англию, - кричит Стас, вымеряя широкими шагами спальню и оттягивая волосы на голове в попытке выдрать их с корнем. – Здесь оставаться опасно. Кто-то решил перетасовать карты, или полностью изменить правила игры.

- Но убивать меня никому не выгодно, - невнятно мямлю, нервно кусая губы. – С дядей мы договорились о передаче акций, для Рохтера разыграли спектакль. Все довольны. Все ждут.

- А ты не думаешь, что Боря испугался твоего замужества и решил повторить действенный фокус с аварией? Нет наследницы – нет проблем.

   Стас заводится всё больше, начинает багроветь, дыхание с шумом вылетает из лёгких, и я набираюсь смелости, хватаю его за руку и прижимаюсь к губам. Он встречает меня жёсткостью, напряжённостью в мышцах плеч, недоумением, а затем, как будто сдувается, сгребает и отвечает на поцелуй. Из него выплёскивается злость, руки дарят боль вместо нежности, губы пожирают душу, и я с радостью отдаю её.

   Грубо, жёстко, взахлёб, и от этой грубости сворачивает внутренности, скручивает тугую спираль в животе, болезненно пульсирует между ног, требует такого же стремительного выхода.

   Стас не рассчитывает на длительную прелюдию, дёргает за плечо, разворачивает к себе спиной и толкает грудью на комод. Платье трещит по швам, трусики слетают от рывка, ягодицу обжигает жалящий удар. С шумом выдыхаю сквозь стиснутые зубы, подаюсь от шлепка вперёд, но жёсткие пальцы возвращают бёдра назад, впиваясь и оставляя отметины.

   Следующий выдох перетекает в стон от наполненности, растягивающей чувствительную плоть. Толчки с размахом выбивают крики, влажные шлепки тел перекрывают посторонние шумы, край комода врезается вниз живота, где всё сильнее стягивается болезненный комок ожидания. Меня вот-вот разорвёт на части, и каждый новый толчок подталкивает к краю, как вдруг заканчивается всё, и Стас внезапно отходит, оставляя пустоту и странное ощущения холода внутри.

- Обещай, что улетишь ближайшим рейсом, - сдавленно хрипит он, сдерживаясь из последних сил.

- Это шантаж, Стас, - сиплю не меньше его.

- Это безопасность, Таисия. Чем ты будешь дальше от Звёздного, тем спокойнее будет мне.

   Сейчас неподходящий момент для спора, да и моё раззадоренное тело не способно вести дебаты. Всё, что ему надо, это грубые толчки, подталкивающие к оргазму.

- Хорошо, - соглашаюсь и слышу за спиной свистящий выдох, а следом ноги отрываются от пола, и Стас кидает меня на кровать.

   Он не даёт развернуться, дёргает за лодыжку и придавливает рукой к матрасу. Мне остаётся поддаться, послушно стоять с вздёрнутым задом и скулить в одеяло от внедрения отбойного молотка. Стас грубо вытрахивает зачатки сопротивления, ростки непослушания, оставляя только похоть и желание отдать всю себя. Я отдаю, расслабляюсь и ловлю свой долгожданный взрыв, разрывающий меня на мелкие кусочки.

- Люблю тебя, мыша, - дёргается последний раз, изливается, заваливается на бок и утягивает за собой, обнимая и накидывая одеяло. – Билетами займёмся завтра. Спи.

   Он моментально проваливается в сон, вцепившись в меня мёртвой хваткой, а я ещё долго лежу, не шевелясь и думая об отъезде.

Таисия

   Удивляюсь, как позволила себя уговорить. Ломалась, спорила, а итог один. Стою в аэропорту с чемоданами и сдерживаю слёзы, пока Стас даёт указания о моих дальнейших действиях.

- Славка тебя встретит и поселит. Его фотку скинул тебе на телефон. Прилетишь, сразу звони мне. И ещё… Славка, тот ещё кобель. Не ведись на его комплементы и заигрывания, а то жопу надеру.

   На всё киваю, хотя половина проходит мимо меня, не откладываясь и не впечатываясь в память. Низ живота скручивает в болезненных спазмах, а в груди растёт и распирает гнетущая тоска. Мне плохо только от предстоящего расставания, и страшно подумать, что будет, когда между нами протянется расстояние в две с половиной тысячи километров.

- Мыша, ну чего глаза на мокром месте? – смягчается голос Стаса, и загребущие руки притягивают к себе. – Я постараюсь быстрее закончить с делами и прилететь к тебе. Потерпи немного, и мы больше никогда не расстанемся.

   Он гладит меня по спине, целует в макушку, а для меня его нежность становится спусковым крючком. Поток слёз вырывается наружу, стекая по щекам и впитываясь в его рубашку. Как же больно в груди, что аж сводит челюсть.

- Я буду тебя ждать, - скулю, заикаясь, в подмышку и цепляюсь за ткань рубашки, оттягивая её. – Только приезжай быстрее.

   Мы прощаемся, Стас машет мне рукой, а я жадно впитываю последние мгновения, пытаясь нажраться им на долгое время вперёд. На душе неспокойно, словно вижу его последний раз, и от этого натянутого чувства улетать ещё тяжелее. Скорее всего я надумываю лишнее, и вряд ли мои опасения реальны, но ноги отказываются идти по указателям к терминалу.

   Не помню, как дотаскиваю себя до самолёта, и весь полёт проходит в забытье, но стоит ступить на землю Англии, как Слава, приятель Стаса, берёт меня в оборот. Он ведёт к машине, и мы три часа проводим в дороге. Я успеваю надоесть нытьём Стасу, выслушать от него в сотый раз технику безопасного передвижения по городу и раз десять услышать про жопу, по которой плачет ремень. Позже он прощается, говорит, что любит и обещает позвонить вечером перед тем, как лечь спать.

- Куда ты везёшь меня? – интересуюсь у Славы, разглядывая поля, укрытые покрывалом молочного тумана.

- У меня дом в пригороде Лидса, поживёшь до приезда Стаса там, - улыбается и подмигивает мне. – А если надоест его ждать, только свистни, и я готов.

   Ничего не отвечаю, отворачиваюсь к окну и погружаюсь в чуть хмурые, но завораживающие пейзажи. Они восхищают, навевают грусть и обволакивают лёгкой апатией. Неудивительно, что Бредис освоил удивительный стиль, и его картины, как будто, текут и плачут.

   Деревянный дом, выкрашенный белой краской, смотрится инородно на фоне серого камня, присущего местным постройкам, и в тоже время от него сложно оторвать глаза. Хочется взять в руку кисти, поставить на газон холст и зарисовать блики лучей, тускло падающих на стену из прорех плотных туч.