За день моё тело знакомится с различной силой воздействия на него. От ударов дубинки боль резкая, словно её вспарывают куском арматуры, а от толстенной книги кажется, что внутренние органы плавятся и стекают в живот. Только через два дня нас находит товарищ Эда в погонах, долго беседует с ребятами и со мной, а после его ухода нам выделяют общую камеру и, вроде как, перестают бить и давить на слабости.

- Петрович обещал разобраться с подставой, но отсюда нас не выпустят, пока Бориса Звёздного не упекут за решётку, - отчитывается Мерц, со стоном вытягиваясь на узкой кровати, издающей противный скрип при каждом движении.

   Досталось всем, а у Пашки даже разбита бровь и отсутствуют очки. Знаю, что без них он как слепой котёнок, поэтому помогаю ему заправить потрёпанное одеяло в замызганный пододеяльник. Трошин морщится от головной боли, массирует виски и дышит через раз, боясь побеспокоить отбитые рёбра.

- Зачем нас здесь держать? – не могу понять внутреннего расклада правоохранительной кухни. – Это же явная подстава.

- Мы мешаем следственному процессу, - отвечает Эд, делая несколько осторожных выдохов. – Боря отвлекается от сделки и тратит свои силы на мелкие нарушения. Руководство Геннадия не устраивают такие метания, поэтому нас заперли здесь.

- Мне надо предупредить Таю, - нервничаю, резко дёргаюсь и сгибаюсь пополам. – Она черти что думает, волнуется, может наворотить глупостей.

- Ты не один с такой проблемой. У меня только стало налаживаться с Настей, она подпустила меня к себе, позволила уложить себя в постель, а на следующий день я пропал, - обрывает Мерц и сразу начинает жаловаться. – Представляешь, как это выглядит. Пришёл, добился, доказал и слился.

- Люба подумает, что я её бросил прямо перед свадьбой, как тот урод, который крутился вокруг ради лакомого куска, - обречённо отзывается Паха, сминая подушку и укладываясь на неё.

- Может всё-таки нам дадут сделать хотя бы один звонок на троих? Славка бы разрулил с нашими девочками. А мы после будем сидеть как мышки.

- Мы и так будем сидеть, как мышки, - бубнит Эд и проваливается в сон.

   Помимо проверки костей на прочность, нам ещё совсем не давали спать. Игры со светом, тревога к подъёму, обозлённые соседи по камере, готовые забить ногами, лишь бы избавиться от нас. Измождённый организм требует покоя, и под мерный свист Мерца я отпускаю его отдыхать.

   Проснувшись, я снова проваливаюсь в отчаяние. Неизвестность и страх терзают душу, а беспомощность и невозможность влиять на события добивают морально. Знать бы, сколько продлится заточение, верить бы, что Таисия в безопасности. Это болото длится, тянется и затягивает в затхлую жижу. День за днём на десяти квадратных метрах. Без окна, без выхода на воздух, с толчком в углу, ставшим обыденностью нашего существования. Единственное развлечение, позволяющее сделать вдох и немного отойти от замкнутого пространства – поход в душ раз в неделю.

   Время сливается в один сплошной поток расплавленной резины, грозящий вот-вот застыть и похоронить нас здесь навечно. Допросы прекратились, Геннадий Петрович, кажется, забыл о нашем существовании, как и весь мир. Пашка всё больше погружается в себя, молчит, лежит и смотрит в точку над собой, Эд с каждым днём превращается в нудного нытика, растеряв весь свой позитив, присущий ему в любой ситуации, а я становлюсь параноиком, вбившем себе, что окончательно потерял Таю.

   Не знаю, сколько проходит дней с нашего заточения, но, когда со скрипом открывается железная дверь и усталый Петрович заходит, указывая рукой на выход, для меня враз обрушивается небо на землю.

- Свободны, - натягивает на лицо вялую улыбку. – Все участники сделки за решёткой, так что можете возвращаться к обычной жизни.

- Мне нужно срочно позвонить, - кричим с парнями в один голос, чем вызываем ещё одну улыбку.

- Придётся сначала подписать документы и получить свои вещи, - описывает порядок действий товарищ в погонах.

   Вещи нам выдают, но там, кроме документов карточек и ключей ничего больше нет. Телефоны, деньги, часы и золотая цепочка пропали бесследно, причём в описи их тоже нет. Мы беспомощно пялимся в сиротливые ящики, и на злость сил уже нет.

   Первым делом, выйдя на свободу, несёмся в салон связи, покупаем новые аппараты. С восстановлением симок возникают проблемы, так как их мы проводили через фирму, поэтому активирую новый номер, набираю по памяти Таисию, но мой вызов падает в игнор. Придурок. Сам установил ей блокировку вызовов с незнакомых номеров.

- Слав, не могу дозвониться до Таи, - вылавливаю друга, с трудом вспомнив его телефон.

- Ты где был? Почему не звонил и не отвечал? – засыпает вопросами, захлёбываясь тревогой в голосе.

- Давай потом. Что с Таисией?

- У нас проблемы. В Таю стреляли. Ничего серьёзного, повредили плечо, но из больницы её забрал Рохтер, и к ней больше никого не подпускают. Полная изоляция, прикрытая безопасностью. Он уговорил её пожениться, и подготовка идёт полным ходом. Завтра у них свадьба.

- Вылечу сегодня, - нажимаю отбой и бросаюсь к Эду. Мне нужен срочно билет на ближайший рейс, и экстренное продление визы.

Таисия

   Перед зеркалом стоит совершенство, вышедшее из-под рук модного стилиста. Платье в пол цвета шампань, тугой корсет, впивающийся в рёбра, сверкающий шёлк, струящийся по ногам. На голове что-то невообразимое полметра высотой, и всё это безобразие украшено цветами. На каблуках невозможно стоять. Они больше похожи на орудие пыток, приспособление, способствующее разрыву сухожилий или защемлению лодыжки.

   Что я здесь делаю? Зачем позволила себя втянуть в это болото? Настолько сейчас уверена в неправильности своего выбора, что ноги отказываются идти. Стоило позвонить Александру и сказать да, он сразу взял меня в оборот, обрезая контакты, приставляя круглосуточную охрану и прикрывая такие методы моей безопасностью. В моей жизни стало слишком много Рохтера до свадьбы, и страшно представить, сколько будет его после.

- Нам надо подправить ещё тон и зафиксировать несколько прядей, - суетится за моей спиной помощница стилиста, отвечающая за штукатурку на лице. – Через полтора часа подъедет машина. Придётся поторопиться.

   Меня очередной раз крутят как куклу, мажут, фиксируют, выправляют несуществующие складки и, наконец, оставляют в одиночестве, вздохнуть полчаса тишины. Скупая слеза стекает по щеке, а внутри всё обливается кровью с солью. Почему случилось такое? Где Стас, когда он мне так нужен? За что он снова поступил так со мной?

   Из окна слышу гудок клаксона, а за дверью осторожный, но уверенный стук. Время моего падения стремительно приближается, и назад пути больше нет. Несколько глубоких вздохов, позволяющих успокоится и настроится на полное крушение моих надежд. Поднимаюсь, открываю дверь и замираю с поднятой рукой. Кровь закипает, впрыскивается в онемевшие конечности, поднимается к лицу, заливает глаза и пульсирует в висках, принося острую боль, рвущуюся наружу.