не предвещающим для Шуры ничего хорошего.

– Я не сказал, что все поголовно, – пошёл на попятную Наполеонов.

– Спокойной ночи, мальчики. – Мирослава поднялась с кресла и направилась в дом.

– Вот всегда так, – пожаловался Шура.

– Может быть, ей нужно сохранить некое внутреннее равновесие, – заметил Морис, – а ты пристаёшь к ней.

– Какой понимающий выискался, – почему-то обиделся Шура. – Между прочим, не мне, а вам перед клиенткой отчитываться за потраченные, можно сказать, на ветер выброшенные деньги.

– Так вот о чём ты беспокоишься, – рассмеялся Морис.

Шура махнул на него рукой, точно отгонял пчелу.

– Шура, вот увидишь, Мирослава раскроет это дело. И опять же тебе от этого польза.

– Это дело раскрыть невозможно, – вздохнул Наполеонов.

– Это ещё почему?

– Только если при помощи медиума…

– Что-то я не пойму, о чём ты ведёшь речь.

– Да чего же тут непонятного?! Кто знает причину самоубийства Дарского.

– Ну и кто же?

– Сам Дарский! И как с ним можно связаться? Только при помощи медиума.

Морис внимательно посмотрел на Шуру и сказал:

– Я почему-то уверен, что Мирослава всё узнает и без медиума.

– Ага, провидица наша. Ладно, я пошёл спать.

– Спокойной ночи.

– И тебе сладких снов. – Шура неожиданно озорно подмигнул Морису и чуть ли не бегом припустился вовнутрь дома. Миндаугас прекрасно понимал, на что намекает Шура…

Его любовь к Мирославе давно была не секретом для Наполеонова, и он не понимал, почему тот не начинает активно ухаживать за ней.

Но сам Морис чувствовал, что откровенные ухаживания только ухудшат их отношения. Он видел, что она не была в него влюблена и её устраивали именно партнёрские отношения.

Его откровенное признание в любви заставит её принимать какое-то решение, и это решение, скорее всего, будет совсем не в его пользу.

Так что он решил молчать и завоёвывать её расположение незаметно для неё.

Невольно ему почему-то вспомнилась Инга…

Она жила в соседнем доме, играла на скрипке и носила янтарный браслет на запястье левой руки.

Инга в отличие от Мирославы не умела стрелять, не знала приёмов карате, не умела выпрыгивать на ходу из машины и не смогла бы ни спуститься, ни подняться по стене многоэтажного здания…

Инга была очень женственной и, несмотря на хороший рост, казалась хрупкой.

Он знал, что она влюблена в него. И был уверен, что именно о такой жене для сына, как Инга, мечтают его родители. По крайней мере, мама точно…

А Мирослава навряд ли ей понравится. Но ему самому нужна была только она.

Морис поднялся к себе. Распахнул настежь окно. Тёплая ясная ночь тихой поступью уже вошла в сад и замерла… Через открытое окно в комнату вливались ароматы ночных фиалок и левкоя, было слышно, как стрекочут кузнечики. Ему почти совсем не хотелось спать. Но он всё-таки разобрал постель и лёг. Незаметно сами собой у него опустились ресницы. Он увидел берег моря, набегающие волны и себя…

Он ещё совсем маленький мальчик идёт по берегу и старательно ищет красивый янтарь, такой, чтобы в нём можно было проколоть отверстие и подарить маме. Она наденет его, загадает желание, и оно непременно исполнится. И вот он нашёл этот камень, похожий на лепесток бордовой розы или на растёкшуюся каплю сладкого вина.

Он поднял его и с радостным криком бросился догонять родителей. Он увидел их за скалами, они стояли, обнявшись, и целовались. Услышав сына, они отскочили друг от друга, как школьники, и невольно сами же рассмеялись.

– Я всё видел! – торжествующе сказал сын и разрешил: – Можете целоваться.

– Спасибо, – улыбнулся отец.

А мама присела на корточки, и Морис, подбежав к ней, сказал:

– Это тебе! – Он осторожно положил янтарь на ладонь матери.

– Ух ты! Какой красивый! – восхитилась она.

– Действительно, – согласился приблизившийся к ним отец, – замечательная находка.

– Папа! Ты купишь цепочку?

– Конечно!

Морис вспомнил, как они втроём ее выбирали, как папа чистил камень и продевал в него цепочку. А потом мама всегда носила этот подарок сына.

Когда Морис уезжал, она сказала, держа в руке вишнёвый янтарь:

– Мне почему-то тревожно, что ты уезжаешь.

– Ну что ты, мама, – улыбнулся он и хотел сказать: «Я же ненадолго», – но почему-то не сказал.

– Ещё тогда давным-давно я загадала желание…

В то мгновение глаза матери показались ему незабудками, орошёнными росой, он обнял её и крепко прижал к себе.

Она доверчиво положила голову ему на плечо, с наслаждением ощущая его тепло. Мать не сказала сыну, какое именно она загадала тогда желание.

А оно было очень простым – боже, сделай так, чтобы мой сын жил долго и счастливо.

Морис спал глубоким сном, пока первые лучи рассвета не коснулись его лица.

* * *

Когда вечером Мирослава спустилась вниз, Морис остолбенел! Он не мог сразу сообразить, откуда в их доме появилась эта странная незнакомка. Он чуть было не спросил: «Вы кто?»

Но разглядев прыгающих чёртиков в глазах девушки и увидев, как она кусает губы, чтобы не расхохотаться, он догадался и спросил:

– Что это с вами?

– Со мной ничего, – ответила она. – Ты забыл, куда я сегодня еду.

– Нет, я помню, но разве это обязательно? – Он кивнул на её яркий наряд.

– Тебе что, не нравится? – подозрительно спросила она.

Морис покачал головой.

– Потерпишь.

Он кивнул.

– Вы хотите представиться одной из них? – догадался он.

– Не то чтобы, но приличия следует соблюсти. – Мирослава улыбнулась. – В клубе свой дресс-код.

– Понятно.

Волгина вышла из дома, и Морис услышал, как она вывела машину из гаража и выехала с территории участка.

Металлические ворота сами медленно закрылись за ней.

Морис вышел на крыльцо и увидел застывшего в странной позе Дона. Морда его была вытянута и как бы заострилась, уши прижаты, хвост распушён.

– Отомри! – сказал он коту. – Это она, твоя любимая хозяйка.

– Мр-р… – протянул Дон.

– Работа у неё такая, – пояснил Морис.

Кот встал на задние лапы, зацепился когтями за брюки Мориса и точно по стволу дерева забрался вверх и сел ему на плечо.

Мирослава, подъезжая к клубу, позвонила Стасику.

– Подъезжаю, – отозвался он. – Встретимся на стоянке перед клубом.

Мирослава подъехала первой, завела «Волгу» на стоянку и стала ждать появления Стасика.

Резников приехал на белой «Ауди», небрежно припарковался и вышел из машины.

Охранник, который стоял у входа, ничем не напоминал о своей причастности к нарциссизму, разве что кроме изображения белого цветка нарцисса на его правом рукаве.

«Никакой самовлюблённости, – подумала Мирослава, с улыбкой наблюдая за выражением безразличия на его лице, – и как парня угораздило устроиться сюда на работу. Натерпится, бедняга. Каково это, когда на тебя каждый день смотрят сверху вниз эти пупы земли грешной». Она вышла из автомобиля и окликнула Резникова:

– Стас!

Он оглянулся и тоже не сразу узнал Мирославу, но потом расплылся в довольной улыбке:

– Ну ты даёшь, подруга!

Они вошли в клуб. Мирослава признала, что «Приют нарциссов» и внешне, и изнутри выглядел вполне прилично. Ничего вычурного в нём не было. Ничего особо вызывающего, не считая нарядов его посетителей. Создавалось такое впечатление, что все стразы и прочий блеск пролился на них дождём.

Стены были обиты кремовым, Мирославе даже показалось, что это был старомодный шёлк. Зато вся мебель была белоснежного цвета, а напольные ковры и посуда пестрели жёлтым и золотистым.

Стас уверенно повёл Мирославу к столику недалеко от барной стойки.

– Заказан? – спросила она.

– Забронирован, – отозвался он с ухмылкой.

Едва они сели, как к ним подскочила официантка в короткой юбке, на высоких каблуках, и стреляя глазками в сторону Стаса, поинтересовалась:

– Чего изволите?

Мирослава удивлённо воззрилась на барышню. Судя по всему, парень одаривал её своим вниманием. Иначе чем объяснить её бесцеремонность…

Стасик незаметно под столом наступил девушке на ногу и тут же сам сделал заказ.

Мирослава тем временем попробовала незаметно рассмотреть посетителей.

– Ты чего сюда пришла, на мужиков пялиться? – недовольно выговорил ей Стас, когда официантка, покачивая бёдрами, отплыла от их столика.

– Я думала, что я мешаю тебе общаться с девицей, – усмехнулась Мирослава.

– Ты бы лучше обратила внимание вон на того ковбоя, – шепнул ей Резников и кивнул