Точно ведьма! А впрочем неважно. Держаться все равно больше не было сил. Предел выдержки достигнут.

Он подхватил ее на руки так, словно она ничего не весила, и направился к кровати. Все мысли о том, чтобы нагнуть, использовать, принудить казались убогими в своей глупости. Не так он хотел. По-другому. Чтобы кричала от страсти. Мяла в ладонях мягкие шкуры и шептала в беспамятстве его имя. На меньшее он пока был не согласен.

Спустя время, когда обессиленная и расслабленная Ким задремала, свернувшись клубочком под мягкой шкурой, Хасс наблюдал, как разглаживалась хмурая складочка между бровей, а в уголках губ появлялась едва заметная сонная улыбка.

Сам кхассер не улыбался, наоборот, чем дольше смотрел на спящую девушку, тем мрачнее становился.

Красивая, маленькая, хрупкая. Ее хотелось не только присвоить, всю, полностью, без остатка, но и защитить, укрыть от остального мира. Ревниво спрятать от чужих взглядов.

Но не это было самое страшное.

Хасс хмурился, потому с каждым мигом все острее понимал: ему мало ее ненависти.

Ей едва удалось дождаться вечера. Днем выходить из шатра было слишком опасно: стоило только появиться возле полога, как на нее устремлялись десятки глаз. За золотой наложницей кхассера наблюдали все, кто с интересом, кто с опаской, кто с едва скрываемым недовольством. Ким с тоской вспоминала то время, когда она могла перемещаться по лагерю безмолвной тенью, на которую мало кто обращал внимания. Теперь все стало иначе. Слишком много беспардонного интереса со всех сторон.

К тому же Хасс запретил выходить из адовара, и кто-нибудь из наблюдателей запросто мог донести ему о том, что рабыня ослушалась.

Она была слишком уставшей, растерянной, измученной собственными ощущениями и мыслями. Изменения, произошедшие в ее жизни за последние сутки, сводили с ума, заставляли задыхаться и краснеть даже от мимолетного воспоминания. Еще не до конца осознала, не до конца приняла.

И вряд ли когда-то примет, но сейчас дело было не в этих изменениях, не в ней, и даже не в Хассе. Сейчас речь шла о том, что раненая вирта, посаженная на цепь среди шатров, полностью зависела от нее. Никто не принесет ей ни еды, ни воды, если этого не сделает сама Ким.

Поэтому дождавшись сумерек, она на свой страх и риск выскользнула из шатра и мелкими перебежками от укрытия, к укрытию, стала продвигаться к цели. В руках у нее был аккуратный куль, свернутый из старого полотенца. В нем – хлеб, яблоки, пара кусочков мяса, орехи. Готовясь к вылазке, Ким смела со стола кхассера все съедобное.

Конечно, в своем нынешнем облике вирта предпочла бы обрезь брюшины, потроха, на крайний случай куриные головы с мясистыми гребнями, но, к сожалению, этого Ким ей дать не могла. Придется перебиваться тем, что есть под рукой.

Улучив момент, когда поблизости никого не было, Ким стащила ведро с водой у других вирт, привязанных под широким навесом. Они долго фыркали и недовольно ржали ей вслед, возмущенные таким некрасивым поступком.

– Ничего. Вам еще принесут, – ворчала Ким, аккуратно шагая, чтобы не расплескать, – нам нужнее.

Возле одного из шатров ей повело наткнуться на тарелку с остатками ужина. Кто-то из воинов поленился вернуть ее обратно, и Ким тут же смахнула объедки в куль.

Лисса встретила сердитым шипением.

– Извини. Не получалось раньше выбраться.

В ответ снова раздалось недовольное клохтанье.

– Тише! – сердито цыкнула на нее Ким, – услышат, придут и все! Меня утащат обратно, посадят под замок, а ты от жажды помрешь! Будешь тогда знать, как шипеть.

Вирта затихла, будто поняла, о чем речь и недоверчиво принюхалась.

– Вот, – Ким развернула куль и вывалила его содержимое перед виртой, – что смотришь? Ешь! Другого все равно нет.

Негодующе фыркая, зверь ухватил зубами одну лепешку и без видимого удовольствия проглотил ее.

– Зато не голодная будешь, – подбодрила девушка, – жуй, давай!

Она подняла с земли ведро Лиссы, в котором на дне осталось немного грязной, нагревшейся за день воды. Потрясла его, слила муть в угол и наполнила свежей.

Где-то вдалеке снова загремели джембе.

– Что ушами прядешь? – вдохнула Ким, почесывая шипастую холку, – барабанят. Как всегда. Сейчас костры разведут и босые, полуголые девушки начнут танцевать. Представляешь? На них из одежды – только клочок ткани вокруг бедер, да бусы вокруг шеи. Они такие…такие

Тяжело было подобрать слова. Распущенные, вызывающие, невоспитанные

– Красивые, – наконец выдохнула она.

Той самой дикой, первобытной красотой, которая проникает в кровь, заставляя ловить взглядом каждое движением.

Если бы ее схватили и начали пытать, Ким не призналась бы даже самой себе почему ее это так раздражает. Почему сейчас, вместо того чтобы планировать побег, она размышляет о том, где Хасс. На обходе? В долине? Или там, у костров, сидит среди других кхассеров, и рядом с ним в призывном танце извиваются гибкие женские тела?

Плевать. Пусть шляется где хочет, лишь бы не рядом.

Лисса тем временем покончила со скудным подношением и по привычке пихнула Ким носом с живот.

– Больше ничего нет. Завтра принесу. Может удастся договориться, и мне разрешат выходить из шатра, как и прежде, – грустно произнесла она, глядя по жесткой морде, покрытой жесткими чешуйками, – я ведь тоже пленница. Сижу на цепи, как и ты. Только цепь у меня другая. Прочнее во сто крат.

Вирта слушала ее слова внимательно, не моргая. Будто понимала, о чем идет речь. Потом снова пихнула носом в живот, но не как обычно – нетерпеливо и требовательно, а мягко, словно пыталась поддержать, успокоить, сказать, что все будет хорошо.

– Я тоже на это надеюсь, – Ким напоследок потрепала ее по шее, забрала чужое ведро и направилась к выходу, – до завтра. Не буянь. Я постараюсь решить этот вопрос как можно быстрее.

Обратный путь она проделала так же: украдкой, перебежками, растворяясь в тени. Сначала вернула пустое ведро обратно к виртам, чтобы никто не хватился пропажи, потом вернулась в шатер кхассера.

Здесь по-прежнему было тихо и безлюдно.

И вроде радоваться надо, что хозяина нет, что у него есть более интересные дела, чем пленница с золотым обручем на шее, но не получалось. Вместо облегчения – тянущая боль в груди, вместо радости – едва различимая, непонятная тоска.

***

Поговорить с кхассером ей так и не удалось. Он снова не пришел на ночь, и только под утро, слоняясь возле порога, но так и не смея через него переступить, Ким услышала разговор двух воинов. Они обсуждали ночной рейд, и то, как Хасс гонял проклятых валленов по долине.

От мысли, что он был на обходе, а не там, среди костров и разгоряченных тел почему-то стало легче. Я еще было стыдно за то, что она вообще об этом думала.