Александре было дико, что Светку оставили на кладбище одну,среди унылых деревьев, крестов и камней, в холодной земле и узком ящике, вкотором так неудобно лежать, – ни повернуться, ни вытянуться, – в нелепомнарядном платье, которого Александра никогда не видела на ней при жизни.Никогда и никто не заберет Светку вместе с ее дурацким платьем домой, где теплои горит желтый веселый свет, где есть диван и чашка горячего чая, и телевизорбормочет веселое, и стучит подъездная дверь, и лает соседская собака Шайтан.Потом Александра как будто вспомнила. Ах да.

Светку не забрали, потому что она умерла, а все мертвыедолжны быть с мертвыми, им нет места среди живых. И все-таки раньше Александрапредставляла себе смерть как-то не так.

Не такой неотвратимой. Не такой… безвозвратной. Не такой…одинокой.

Резкий звук вывел ее из задумчивости. Звук произвел тихий«ботаник» Федор Петрович, уронивший на стеклянный стол сахарные щипчики. Сахарв галерее признавали только кусковой, и класть его в чашку следовало только особымисеребряными щипчиками. Федор Петрович в силу природной неловкости все никак немог научиться ими пользоваться. Все ронял, рассыпал, промахивался мимо чашки.Вот кто был на самом деле решительно не приспособлен к быту!

– Простите, – пробормотал Федор Петрович и неровно покраснел– ушами и шеей. Щеки остались бледными, с зеленцой и отливом в коричневое. –Простите великодушно, Александрии!

Александра улыбнулась ему доброй улыбкой, кинулась помогатьс рассыпанным по столу сахаром, смахнула локтем свою чашку – умышленно. Чашкаопрокинулась, – опять грохот и звон, – покатилась, из нее полилось на ковер ибрючки Федора Петровича.

– Ах, какая я неловкая! Господи, да что со мной такое!

– Мы с вами удивительно подходим друг другу, – пробормоталФедор Петрович, кажется, едва удерживаясь от того, чтобы не начать промокатьстол собственным бордовым галстуком. Глаз он не поднимал. – Не предназначеныдля этой жизни.

Александра оценивающе посмотрела на него.

А что, если… Нет, скорее всего это невозможно.

И все-таки… Если на этот раз пригласить в компаньоны этогосамого?! Обвести его вокруг пальца ничего не стоит. Не посвящать ни в какиеподробности, просто… все сделать его руками, а собственно, только для этогоАлександре и нужен был компаньон. И побыстрее, чтобы ни мать, ни Фиона неопередили ее!

Александра оторвала от рулона длинный свиток толстых имягких салфеток, уронила подставку, которая тут же закатилась под шкаф. ФедорПетрович ринулся ползти за подставкой, а Александра оценила вид сзади –мосластая задница, розовая рубаха вылезла из-за пояса брючат, штаниныподтянуты, носки, разумеется, бумазейные, зеленые, и между носками и брючатамибледная волосатость.

Фу, гадость какая!.. Интересно, он женат или нет?

Вот так по ночам осязать эту хлипкую волосатость рядом ссобой, с ума сойдешь от отвращения и брезгливости!..

Федор Петрович вильнул задом, продвигаясь глубже под шкаф,очевидно, подставка далеко закатилась, прижался щекой к светлой дверце,приналег – и добыл!

– Вот, – и он робко и осторожно вернул подставку настеклянный стол. Поднялся и конфузливо отряхнул колени. – Извините, что я втакой… непрезентабельной позе…

Александра засмеялась, очень стараясь, чтобы это был добрыйи хороший смех веселой девчонки.

– Спасибо вам, Федя. Вы очень ловкий.

– Вы слишком… добры, Александрин.

Да, пожалуй, он подойдет. Пожалуй, именно он.

– Давайте вечером пойдем пить кофе, – выпалила она ему влицо, сложила руки на коленях и посмотрела очень правдиво.

Лицо Федора Петровича выразило несказанное изумление, ичто-то мелькнуло в его глазах, странное, настораживающее.

Скорее всего ей показалось, решила Александра. Что такогонастораживающего могло быть в водянистых глазах Федора Петровича Малютина!

– Да, но я… – забормотал Федор Петрович, – я как-то… Я неготов, и потом вы ведь…

– Что?

– Вы ведь… от доброты, а вовсе не потому, что вам хочетсявыпить со мной кофе…

Александра развеселилась.

Надо же, как странно! Каким бы ничтожным насекомым он нибыл, а что-то такое воображает, придумывает, мечтает, чтобы она «его за мукиполюбила, а он ее за состраданье к ним»!

– Мне не с кем поговорить, – призналась она печально, иФедор Петрович взглянул на нее диким взором. – Вы мне кажетесь идеальнымвместилищем для душевных излияний.

Эти самые «излияния» тоже были не просто так, а из какого-торомана, который она читала когда-то, но теперь позабыла.

– Я совсем одна, – продолжала она, так как Федор Петровичвсе молчал, очевидно, пораженный в самое сердце, – и все считают меня дурочкой,хотя на самом деле я просто… ну, просто неловкая. Меня и на работе терпяттолько из милости и потому что мама так давно дружит с Фионой Ксаверьевной!

Ее мама никогда не «дружила» с Фионой Ксаверьевной, ноАлександра время от времени считала необходимым напоминать прочим сотрудникам,что она здесь не просто так, а в силу особой близости и покровительствахозяйки.

– Вам хорошо, Федор, вы такой специалист! Вы дажедиссертацию защитили, а я ведь никто, совсем никто, – и она всхлипнула, судовольствием чувствуя, что глаза налились слезами. У нее это получалосьотлично – она всегда искренне верила в то, что говорит в данную секунду. – Вотя в каталогах совсем запуталась, и тема у меня как раз такая, которая мне ненравится, – авангард. А я ничего не понимаю в этом самом авангарде! И вовсе онменя не интересует!

Федор Петрович, уже вполне готовый заплакать вместе с ней,подал ей рулон с салфетками.

Гадкая подставка – будь она неладна! – выскочила из неловкихпальчиков Александры, упала, покатилась и опять оказалась под шкафом. Обапроводили ее глазами.

– Ну вот, – дрожащими губами выговорила Александра. –Видите, что я наделала!

– Это все из-за меня! – окончательно и бесповоротнорасстроился Федор Петрович. – Простите, простите! Разумеется, разумеется… Есливы не умрете от скуки в моем обществе и не станете меня потом проклинать, я судовольствием пойду с вами, куда вы только… Хоть кофе… Хотя вообще-то я кофе неочень, потому что у меня давление… того… Повышенное давление у меня…

Он бормотал. Она внимала.

Он отводил глаза. Она, пригнувшись к коленям, смотрелапростодушно.

Он уже был готов практически на все. Она прикидывала,насколько он может быть полезен.

К тому времени, когда бормотание утихло, новый план былготов.