– Он облепляет мне руку, будто я вложил ее в чашу счем-то что присасывается, когда в нее сунешься, – сказал Шолто спридыханием, наполненный удивлением, отразившимся у него на лице.

Я ощутила, как его рука пробивается через энергию, будтотело мое находится под водой и его рука несет с собой прохладный воздух. Она недотронулась до меня, она пробила мои щиты, втолкнула в меня его магию. У меняоткрылись глаза, перехватило дыхание. Рефлекторно я выплеснула свою силу –накрыть, как накрываешь рукой рану.

Тело его дернулось, коснувшись моей магии. Он посмотрел наменя, полураскрыв губы, пульс его бился пойманной птицей под тонкой кожейгорла.

– Я понятия не имел, чего я не ведал.

Я кивнула, глядя на него, распростертая на кровати, и егорука трепещущей тяжестью лежала у меня на ребрах.

– Это только начало, – сказала я хриплым шепотом.

Я не старалась, чтобы это звучало сексуально, просто голосизменил мне. В этот момент я не могла думать ни о каком уродстве, котороепомешало бы мне сказать "да".

Я потянулась к его рубашке. Он убрал руку, оперся на обе,чтобы я могла достать до пуговицы. Я расстегнула следующую пуговицу, ничегооттуда не выскочило. Я расстегнула еще одну. Сила парила, как жар от мостовой.

– Убери все иллюзии, Шолто, дай мне видеть.

Он тихо прошептал:

– Я боюсь.

Я уставилась на него:

– Ты действительно думаешь, что я упущу такой шанс? Яхочу вернуться из изгнания, Шолто. Я устала притворяться, приспосабливаться. Яхочу все вернуть. – Я погладила его шею, и наши силы, смешавшись, потеклиза моей рукой невидимой вуалью. – Плоть сидхе, радость, равнаямоей, – войти в полые холмы и быть там желанной. Я хочу домой, Шолто.Убери свой гламор и дай мне увидеть, как ты выглядишь.

Он сделал то, что я просила. Щупальца вылились из рубашки, ина ум пришли аналогии вроде гнезда змей или вывалившихся кишок. Я застыла, и наэтот раз дыхание у меня в груди замерло не от страсти.

Шолто тут же подался назад, встал, повернулся так, чтобы яне видела. Моя реакция отсекла кипящую между нами магию – точнее, его реакцияна мою реакцию. Рука его стала всего лишь рукой под моей ладонью, живой итеплой, но не более.

Я схватилась за нее обеими руками. Я пыталась повернуть егок себе, но он уперся. Я встала на колени, не отпуская его руки, но потянулась кего телу, к дальнему краю рубашки. Ничто не коснулось меня при этом, акоснуться должно было многое. Он вернул гламор на место. Я не ощущала того, чтотам было на самом деле.

Я с усилием повернула его к себе. Рубашка была расстегнутадо середины живота. Грудь и живот белели, мускулистые, гладкие, идеальные. Ярасстегнула еще одну пуговицу, и живот показался, похожий на булыжную мостовую,как на рекламе массажного масла. Шолто дал мне расстегнуть рубашку и вытащитьее до ремня, но на меня не смотрел.

– Я полагаю, что, если ты решил спрятаться за гламором,он вполне может быть красивым.

Он не смотрел на меня, и вид у него был сердитый.

– Если бы таков был мой настоящий вид, ты бы неотвернулась.

– Если бы таков был твой настоящий вид, ты никогда нестал бы королем Воинства.

Что-то мелькнуло у него в глазах, чего я не поняла, но вселучше, чем гнев, окрашенный горечью.

– Я мог бы быть придворным сидхе.

– Разве что лордом – кровь твоей матери недостаточнохороша для чего-нибудь большего.

– Я и так лорд.

Я кивнула:

– Да, своей силой и своей заслугой. Королева не моглабы отпустить такую силу прочь от нашего Двора без титула.

Он улыбнулся, но горько, и гнев снова стал заполнять егоглаза.

– Ты хочешь сказать, что лучше править в аду, нежелислужить на небесах?

Я покачала головой:

– Совсем нет. Я хочу сказать, что ты и так имеешь все,что могла тебе дать кровь твоей матери, и при этом ты царь.

Он посмотрел на меня – опять его лицо стало надменноймаской. Я такую слишком часто при Дворе видала.

– Кровь моей матери не может дать мне тебя.

– Я пока что тебя не отвергла.

– Я видел твое лицо, ощутил нежелание твоего тела. Тебене обязательно произносить это вслух.

Я стала вытаскивать его рубашку из штанов. Он перехватил моюруку:

– Не надо.

– Если ты уйдешь сейчас, все будет кончено. Сбрось своииллюзии, Шолто, дай мне посмотреть.

– Я это уже делал.

Он выдернул рубашку у меня из рук так резко, что потянулменя с кровати, когда отодвинулся.

– Было бы отлично, если бы я могла принять тебя, недрогнув. Прости, что не получилось, но не лишай девушку шанса. Первый взглядслишком меня... ошарашил.

Он покачал головой:

– Ты права, я царь слуа. Я не буду унижен.

Я села на край кровати и посмотрела на него. Он выгляделбезупречно, хотя слегка угрюмо. Но это было не настоящее, а я последние годыпровела скрываясь, прикидываясь. Фальшь, как бы красива она ни была, можетсильно устареть. Хотя Неблагой Двор его отверг, никто не воплощал его такточно, как Шолто. Сочетание невероятной красоты и невозможного ужаса, не бок обок, а в переплетении. Одно без другого существовать не может. Шолто былпо-своему идеальным сочетанием всего, что представлял собой Двор, и они егоотвергли, опасаясь, что он есть совершенное воплощение неблагого сидхе. Вряд лиони это так четко формулировали, таким количеством слов, но именно это их вШолто пугало: не то, что он чужой, а то, что он не чужой.

– Я не могу дать слово, что не отвернусь во второй раз,но даю слово, что попытаюсь это сделать.

Он посмотрел на меня сквозь надменность как сквозьпрозрачный щит.

– Этого мало.

– Это все, что я могу предложить. Неужто страх отказадействительно стоит того, чтобы так легко отказаться от первого прикосновенияплоти сидхе?

В глазах Шолто мигнуло сомнение.

– Если тебе этого... не вынести, – что-то в этойфразе его позабавило, но не развеселило, – то я могу призвать гламор, итогда...

Я закончила за него фразу:

– Да, тогда мы сможем.

Он кивнул:

– Это самые близкие к мольбе слова, произнесенные мноюза всю жизнь.

– Твое счастье, – засмеялась я.

Он посмотрел недоуменно, и почти облегчением было видеть,как истинное лицо Шолто проглянуло из-под этой тщательной маски.

– Я не понял.