Номер Алекса. Я вырубилась в номере Алекса, в его постели.

Только Алекса нигде не видно. Нет и аккуратно сложенных укровати джинсов.

Из ниши хорошо просматривается часть крохотного коридора ичасть шкафа, его створки раздвинуты, а внутренности зияют пустотой. Там долженбыл стоять саквояж Спасителя мира.

Но саквояжа тоже нет.

– Алекс! – зову я слабым голосом, не в состоянииповерить в очевидное. – Алекс, где вы?

В номере достаточно светло, но обычное для Эс-Суэйрытуманное утро не дает представления о том, который сейчас час. Восемь, девять,десять… Туман обычно рассеивается к десяти, из этого и стоит исходить.

Лишь одной цифры я не учла – семь.

Вчера вечером Фатима что-то говорила мне о семи часах утра.А-а, кажется, Алекс просил разбудить его в семь. Для чего – Фатима не зналаответа, а спросить у самого Алекса я так и не удосужилась. Как не удосужиласьуточнить условий, на которых состоится мой переход из-под потного крылаДоминика под жесткое и совершенно стерильное крыло Спасителя.

Завтра, по малодушию я все перенесла на завтра.

И вот «завтра» превратилось в «сегодня», а Алекса уже нет.

Я вскакиваю с кровати и натягиваю джинсы. Теперь очередь за«born to be free», тут-то и обнаруживается конверт на столе. Визитка и пятьбумажек по сотне евро.

Конверт не заклеен.

Пять сотен – Алекс явно переплатил, моя ночь стоила гораздодешевле – самой впору приплачивать инструктору за столь удачно проведенныйспарринг. Транспортные расходы, осеняет меня. Он оставил мне деньги на билет вЕвропу и визитку с телефонами.

Их пять (как и новеньких кредиток), один из них французский,это легко определить по международному коду Франции. А если позвонить пооставшимся четырем – где снимут трубку? В Лондоне, в Нью-Йорке, в Тимбукту, наЛуне? За пределами Солнечной системы?

ALEX GRINBLAT

exhibitions, auctions, galleries, modern art

advice-giver [13]

Консультант! Надо же, какой скромняга!..

Меня оставили в дураках, предварительно трахнув.

Внезапно вспыхнувшая злость на Алекса заставляет позабыть о«born to be free». С полуспущенными штанами, топлес (зрелище не дляслабонервных) я выдвигаюсь в предбанник с пустынным шкафом и заглядываю вванную: никаких следов Спасителя, кроме слегка влажного полотенца, сбитогоковрика и одинокого обмылка на краю раковины.

Он отчалил. Отвалил. Слился. Сделал ноги. Навострил лыжи. Неочень-то вежливо с его стороны сбегать вот так, не оставив мне даже записки всраном конверте. Двух слов было бы достаточно, трех слов было бы достаточно –«Жду вас» или «Спасибо за ночь», или что-то в этом роде. Но нет же, пять купюри визитка, чтобы я, не дай бог, не забыла о его modern art-превосходстве!

Злость все еще сильна, утянуть ее на дно не в состоянии дажеуниверсальный ключ, оттягивающий мой задний карман;

я вернусь к себе так же, как пришла – через дверь в стене:пристыженная Алиса, потерпевшая полное фиаско Элли, дорога из желтого кирпичапривела меня в никуда.

Однажды придет моя принцесса, рожденная свободной.

Случай явно не мой.

… «portative» на столе, вынутый из каретки листок рядом,платье, распластанное на полу, в ванной, – в номере ничего не изменилось.Но он больше не убежище. Все, что угодно, – временная стоянка, пересыльнаятюрьма, пристанище на ночь, но – не убежище.

Мне хочется покинуть его немедленно и не возвращаться какможно дольше.

Кто меня остановит? Кто?..

Доминик, с похоронным видом сидящий на ресэпшене.Красноглазый, заросший щетиной, еще более неопрятный, чем когда-либо. Доминикотвратителен, худшего мужчины не существует в природе, но я нахожу в себе силысказать ему:

– Доброе утро, милый.

Ему требуется усилие, чтобы ответить мне:

– Доброе, Сашa.

Вот и нет, Доминик, вот и нет – совсем не доброе, часыпоказывают четверть девятого, после контрольных «семи» прошло слишком многовремени, чтобы почувствовать себя успокоенной.

– Ты давно здесь сидишь?

– С шести утра.

– С чего бы это?

И правда, с чего бы это? Доминик большой любитель поспать,до восьми его и пушкой не разбудишь, откуда такое рвение?

– Мне не спалось.

– Я понимаю. После того что ты вчера натворил…

– После того что натворила ты! – Он неожиданносрывается на крик. – Ты! Ты!!!..

– Не нужно перекладывать с больной головы на здоровую…Вот черт, как же это будет по-французски?

– Не утруждай себя, Сашa. Я и так все понял. Давнопонял. Ты хотела что-то спросить?

– Нет.

– Неужели? – Доминик торжествующе трясет двумяподбородками. – А я думал, тебя интересует этот хлыщ. Которого ты заселилав номер рядом с собой. Не взяв у него даже паспорт.

Я слишком измотана ночью с Алексом, слишком наполнена ей,чтобы ломать комедию перед толстяком.

– Да, интересует. Что с того?

Вот он, звездный час Доминика! Не открытие персональнойвыставки в Музее Гуггенхейма, не приглашение на биеналле в Венецию, неторжественное посвящение в рыцари Почетного легиона – это было бы слишкоммелко. Унизить и растоптать меня, и без того поверженную, – таких высот недостигал еще никто.

– Он убрался к чертовой матери. С концами. Убрался кчертовой матери. Не самое плохое дополнение к

отчалил;

отвалил;

слился;

сделал ноги;

навострил лыжи.

При желании Доминик мог бы изрыгнуть еще с полсотнивыражений, включая ненормативные арабские и португальские; единственное, невошедшее в список, – «estoy en la mierda». Его можно отнести ко мне и ксамому Доминику, но никак не к Алексу.

– Значит, убрался?

– К чертовой матери! – Радость на лице Доминиканеподдельна. – С концами. Я помахал ему ручкой на прощание.

– И когда же состоялось это показательное выступление?

– Когда ты спала… Наверное. Еще и семи не протикало.

– С чего бы это ему было срываться из отеля в такуюрань?

Вопрос риторический, я вовсе не жду, что Доминик разъяснитмне ситуацию, но он разъясняет:

– Самолет. У него самолет сегодня утром.