Железную дверь она открыла легко, сталопонятно, что Луиза привыкла отпирать этим ключом, столь же буднично онанашарила рукой выключатель. Вспыхнул свет, и я ахнула.

Вместо ожидаемого узкого полутемного,заставленного шкафами коридорчика перед моим взором предстал большой светлыйхолл. С потолка свисала хрустальная люстра. В центре комнаты стояли два креслаиз молочно-белой кожи и стеклянный столик на золоченых львиных лапах. Праваястена оказалась целиком зеркальной.

– Снимай туфли, – деловито велелаЛуиза и быстро сдвинула в сторону посеребренное стекло, в ту же минуту мнестало ясно: это дверца встроенного шкафа.

– Ну, чего замерла? – торопилаЛуиза. – Пошли на второй этаж.

– Куда? – заморгала я.

Луиза улыбнулась и ткнула рукой влево.

– Туда.

Я проследила взглядом за ее ладонью иудивилась еще больше: я приметила совершенно невероятную для московскихпятиэтажек вещь – деревянную лестницу, устремленную вверх.

Луиза, довольная произведенным эффектом,усмехнулась:

– Впечатляет?

– Да, – кивнула я, –неожиданно.

– Андрей из чердака три комнатысделал, – пояснила Луиза, – квартирка теперь бешеных денег стоит.Внизу кухня, столовая, гостиная, ну и туалет. А на втором этаже две спальниплюс кабинет. Мебель частично из Италии, частично на заказ. Еремин строитель,уж он расстарался для себя, как мог! Денег сюда вгрохал уйму! Знаешь, сколькошторы на одно окно стоили? Тысячу баксов.

– Думаю, ты ошибаешься, – покачала яголовой, – ткань не может на такую сумму потянуть!

Луиза рассмеялась.

– Я, как из своего Буркина приехала, даеще из монастыря, прямо обалдела. Такой красоты не видела, не знала, как людиживут. Вообще, я плохо представляла себе обычный мир, еле привыкла. Занавескименя просто наповал убили, не эти тогда висели, попроще был вариант, но и тотменя с ног сшиб, да я по квартире-то ходить боялась!

– Буркино? – насторожилась я,услыхав знакомое название. – Подмосковное местечко, ты оттуда?

– Ну да, – кивнула Луиза, – вмонастыре жила.

– Ты? Была монашкой?

– Нет, Анна Ивановна, мама моя, тамтрудилась, я при ней до окончания школы прокуковала.

– Кем же можно работать в монастыре?

– Бухгалтером.

– Кем?

Луиза улыбнулась.

– Людям отчего-то кажется, что вмонастыре жизни нет, все только молятся и постятся. На самом деле это особыймир с четкими законами. Буркинская обитель почти коммерческое предприятие.

– Постой, постой, – забормоталая, – ты Луиза, сестра Наташи, так?

– Верно.

– Насколько я поняла, твоя мама былазамужем дважды.

– Нет, один раз.

– Но ты же сказала, что у вас с Наташейразные отцы?

– Верно, только зря думаешь, чторебеночек может лишь в законном браке родиться. Мамочка от Наташиного папыушла, там какая-то темная история, я вообще-то с ней в семнадцать летпознакомилась.

– С историей?

– С сестрой, она в монастырь приехала, кматушке, а до этого не появлялась. Вообще, у нас все так перекручено,постороннему сразу не разобраться.

– Значит, Лера Квашня тебе тожесестра, – подвела я итог.

– Кто? – искренне изумилась Луиза.

– Лера Квашня, она сестра Наты.

– Первый раз про такую слышу.

– Но мне Наташа сама описала своюисторию. Их мать, алкоголичка…

Язык замер, потом я с легким недоумениемпротянула:

– Совсем запуталась. Твоя мать – это иНатина мама.

– Ну да!

– И она служила в монастыре бухгалтером?

– Верно.

– Наверное, была церковным человеком.

– Ясное дело, другую матушка Епифания невозьмет.

– Она пила?

– Ни в жизни, – привычноперекрестилась Луиза, – Анна Ивановна, мамочка моя покойная, капли в ротне брала, ну разве что во время причастия или по глоточку на Пасху.

– Но Наташа рассказывала о своейродительнице, рано умершей от безудержных возлияний, о сестре Валерии, котораяуехала в Москву учиться…

– Бред, – пожала плечамиЛуиза, – пошли на кухню. Кофе угощу и все объясню. Торопиться некуда, нупривезу я им деньги в морг завтра, чего такого случится, не выбросят же тело наулицу.

Оказавшись у холодильника, Луиза распахнуладверцу.

– Хочешь холодненького?

– Нет, спасибо, горло берегу.

– А я хлебну. Вот странно!

– Что? – насторожилась я.

– За фигом Наташка полтора литрасливового сока взяла? – пожала плечами Луиза. – Всегда лишь крохотныйпакетик берет, на один стакан. И вишневого нет. Фу, скис!

И она выплюнула сок, который только чтоотхлебнула из пакета.

– Давай лучше кофе, – предложилаЛуиза, включив воду.

Налив мне удивительно вкусную арабику, Луизазавела рассказ, через несколько минут мне стало понятно, что она нисколько нескорбит о внезапно умершей сестре, даже пытается скрыть радость оттого, чтонеожиданно превратилась во владелицу шикарных хором, но эмоции рвались наружу.

Детство Луиза помнила плохо, если оназадумывалась о ранних годах, то перед глазами появлялось нечто вроде больницы,коридор, выкрашенный синей краской, пол из щербатой плитки, железные кровати,женщины, замотанные то ли в халаты, то ли в тряпки. Потом воспоминания меркли,более или менее осознанно проявлялось лишь одно: вот мама, как всегда, одетая вчерную хламиду и с темным платком на голове, стоит возле полной тетки со злымлицом.

– Нехорошее имя у ребенка, – вдругговорит незнакомая баба, – не нашенское. Эк ты ее обозвала, уж лучше быЕленой.

Потом опять в памяти образовывался провал, адальше шли вполне ясные картины.