Войдя в дом, он с излишней силой хлопнул дверью их комнаты и, подойдя к тому месту, где Дебора остановилась, чтобы снять шляпку, схватил ее за плечо и резко повернул к себе.

– Вы моя жена, черт побери! – рявкнул он.

О да, она это знала. Как и то, что он очень хотел, чтобы это было не так. Особенно сегодня, когда он целый день мог сравнивать то, что он хотел, с тем, что получил. На глаза Деборы навернулись слезы, хотя она понимала, что меньше всего ему нужно ее сочувствие. Однако, как только она открыла рот, чтобы высказать ему свое искреннее сожаление в том, что устроила ему сегодня такой ад, Роберт вдруг припал к ее губам поцелуем, в который вложил всю злость от своей потери.

Несмотря на то что Дебора понимала причину его несдержанности, она попыталась уклониться от его решительной атаки. Она задыхалась, голова начала кружиться.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что она сопротивляется, но как только он это понял, то сразу же отпрянул назад и уставился на нее с неприязнью, которая копилась в нем в течение всего этого дня.

– О, Роберт, – сдавленно произнесла Дебора и подняла руку к его щеке.

Он перехватил ее раньше, чем она успела коснуться рубцеватой кожи, и сжал запястье с такой силой, что ей стало больно.

И прежде чем она успел понять, что происходит, муж потащил ее в спальню и опрокинул на кровать.

Когда он стал ее целовать с такой страстью, какой не проявлял даже в Довкоте, у Деборы заныло сердце.

Но потом Роберт закрыл глаза, задрал ее юбки и, уткнувшись лицом в ее шею, стянул свои бриджи. А когда он без предисловий вошел в нее, у него вырвался стон, напомнивший Деборе о том, что им двигала не страсть, а боль. Боль, причиной которой была Сюзанна. И даже если он находил утешение в ее теле, не она была той, кто возносил его к вершине.

Чувствуя, как ее грудь содрогается от беззвучных рыданий, Дебора сделала то единственное, что могла сделать для него. Она обвила руками шею мужа, обхватила его ногами за талию и позволила излить в нее всю свою печаль и страдание, принимая их с отчаянием и обреченностью. Но, даже сознавая, что он просто использует ее, Дебора не смогла запретить своему телу ответить на его безумный порыв. Желание мгновенно достигло предела, и в ту секунду, когда Роберт содрогнулся в агонии, из глаз Деборы хлынул неудержимый поток слез, которые, скользнув по щекам, стекали в волосы.

– Я не стану извиняться, – хрипло шепнул он ей на ухо. – Мне плевать, что я сделал вам больно.

– Я понимаю, – прошептала она и, разжав руки, уронила их на постель. – Но мне не больно.

– Нет? Значит, вам понравилось, верно? – Он приподнялся и посмотрел на нее с выражением жгучего презрения. – Вам нравится, когда с вами обращаются грубо, как с дешевой шлюхой. Вы и есть шлюха.

Роберт сполз с нее и, перевернувшись на спину, закрыл лицо рукой, как будто не мог выносить ее вида.

Дебора почувствовала, что часть ее души умерла. Разве не он всегда уверял ее, что ему нравится, когда она отвечает на его страсть не меньшей страстью? А теперь он говорит ей такие вещи. И было слишком поздно пытаться объяснить, что она ничего не могла с собой поделать. А если бы после всего, что произошло, она сказала, что любит его, Роберт стал бы думать, что она просто ищет способ оправдать свое поведение.

Он воспользовался любовью, которую она так откровенно и искренне предлагала ему, и извратил ее. Он превратил ее в нечто грязное, отвратительное и бросил ей в лицо. Дебора соскользнула с кровати и выбежала из спальни.

Но этого оказалось недостаточно. Она не могла оставаться с ним под одной крышей… ни секунды дольше.

Схватив свою шляпку со столика у двери, она тихо вышла на улицу и в нерешительности остановилась на ступеньках. Выехавший из-за угла кеб остановился за три дома от нее, чтобы высадить пассажиров.

Дебора торопливо пошла по мостовой, намереваясь отправиться в единственное место, где могла найти приют.

– Вы могли бы отвезти меня на Халф-Мун-стрит? – спросила она кучера.

Ей нужно было повидаться с матерью.

Смешно устраивать бал, чтобы отпраздновать свадьбу двух людей, которые практически не разговаривают друг с другом, думала Дебора десять дней спустя. Бледная и дрожащая, она стояла рядом с напряженным молчаливым мужем, приветствуя прибывающих гостей.

Хотя, похоже, только леди Уолтон заметила, что с ними что-то неладно. За обедом, который предшествовал балу, графиня бросила взгляд на их хмурые лица и, наклонившись к Деборе, шепнула ей:

– Первые несколько недель брака сплошной кошмар, верно? Но когда все эти глупости останутся позади, я уверена, что вы будете счастливы, как мы с Чарльзом.

Дебора в этом сильно сомневалась. Да, она, конечно, видела, что, несмотря на свои в высшей степени чопорные манеры, граф Уолтон очень любит свою жену. Это проявлялось во множестве деталей. В легком прикосновении руки графа к ее талии, когда он сопровождал жену, во взглядах и улыбках, которыми они обменивались, говоря о чем-то своем.

Роберт никогда не улыбался Деборе. А после того злополучного пикника и последовавшей за ним сцены он больше не прикасался к ней. Он высказал свое презрение к ней в такой форме, что она навсегда потеряла надежду, что в один прекрасный день он сможет ее полюбить.

Однажды он даже поспорил с братом по поводу этого бала. Несмотря на то что его давали в честь их свадьбы, Роберт не видел причины, которая могла бы заставить его танцевать.

– Неужели ты думаешь, что мне хочется выставлять себя на посмешище, ковыляя по скользкому паркету, пока гости под шумок заключают пари, как долго я продержусь, прежде чем упаду? – язвительно заметил он.

Деборе захотелось лечь и умереть. Если бы он женился на Сюзанне, то не стал бы возражать. Она помнила, как капитан таскался за ней с одного бала на другой, умоляя ее потанцевать с ним. И не похоже, чтобы его волновало, что скажут или подумают гости лорда Ленсборо, когда она в конце концов сдалась.

– Почему бы вам не открыть бал вальсом? – предложила Элоиза. – Вместо всех этих действительно длинных и сложных английских танцев?

– Это не совсем традиционное начало для бала, но я думаю, вальс вполне подойдет, – ответил граф, очевидно гордясь удачным предложением жены.

Роберт немного успокоился и, воткнув нож в мясо, пробурчал:

– Ладно, я станцую с женой часть вальса, но на этом все.

Ради Сюзанны он согласился бы ходить по горячим углям, а со своей презренной, невзрачной женой не хотел танцевать даже один спокойный вальс.

А ведь вальс требовал, чтобы она держала его левую руку – искусственную руку, одна мысль о которой заставляла Сюзанну стонать от отвращения.

Дебора бросила печальный взгляд поверх левого плеча мужа, когда музыканты взяли первый аккорд, и вспомнила, как недовольно Роберт дернул подбородком, когда Линии помогал ему привязать протез, прежде чем надеть на него рубашку. Он напомнил ей рыцаря, которого готовил к битве его верный оруженосец. Дебора почувствовала, что могла бы с гордостью держать эту руку, демонстрируя всему миру, что между ними никогда не может произойти ничего плохого, если бы только муж не проявлял такого нежелания держать ее в своих объятиях.