У Рины, конечно же, поначалу промелькнула подобная мысль, но в медицинской карте Агнии синим по белому было написано, что плод доношен, а она привыкла подобным вещам верить.

– А где же тогда дочка моей сестры? – спросила Рина.

– Господи, откуда же я знаю!

– А откуда вы узнали, что ваш ребенок находится у меня?

– Мой ребенок… – пробормотала Светлана и, немного помолчав, добавила: – Сорока на хвосте принесла.

– А нельзя у этой сороки узнать, что случилось с дочерью моей сестры?

– Это вряд ли, – сказала Светлана.

– А вы? Вы хотите забрать девочку? Вы приехали за ней? – спросила Рина и застыла, ожидая рокового ответа. Ей вдруг сделалось так страшно, как никогда до этого не случалось, а в душе метнулась мысль: «Не отдам».

Светлана молчала, а мысль ширилась и росла, затопляя сознание, как утренний свет заливает лесную поляну.

«Не отдам!» – стучали в висках маленькие молоточки.

А потом Светлана грустно усмехнулась:

– Мне оно как-то ни к чему, – и она погладила себя по выпирающему животу. – Сами понимаете…

– Если откровенно, то не очень.

– Девочка – ваша, у вас же небось все документы оформлены. Не подкопаешься. – Светлана помолчала немного, потом с навязчивой интонацией поинтересовалась: – И что вы теперь будете делать? Будете искать настоящую племянницу?

Молоточки успокоились, страх сменила злость. Оборвать бы нахалку, лезущую не в свое дело, выставить за дверь. Но Рина чисто по-женски не могла обидеть беременную женщину.

– Мне надо подумать, – медленно сказала она. И повторила: – Хорошо подумать. Не сейчас. Позже.

– Ну что ж… Позже так позже. – Светлана встала, поставила на стол пустой стакан. – В любом случае, если понадобится моя помощь, вот телефон. Звоните.

Она вытащила из сумочки ручку и какую-то рекламную листовку, написала номер, вопросительно посмотрела на Рину. Та по-прежнему молчала, и Светлане ничего не осталось, как ретироваться.

Прошло довольно много времени с тех пор, как за незваной гостьей закрылась дверь, а Рина все не могла собраться с мыслями. Пару раз в комнату заглядывала взволнованная Агния, застывала на пороге в ожидании реакции тетки на ее появление и, не дождавшись, исчезала. За окнами наливался густой синевой вечер, надо было готовить ужин, а Рина все никак не могла собраться с мыслями. Слова Светланы трансформировались в голове в вязкую переваренную кашу. Зачерпнешь ложкой – и осклизлый ком выскользнет из кастрюли. Что там, внутри этого кома, известно лишь тому, кто вершит человеческие судьбы где-то на небесах.

А потом до слуха Рины донеслось жалобное поскуливание под дверью.

– Господи, Агния! – Рина бросилась к двери, прижала к себе плачущую девочку. – Что случилось?

– Не знаю, – сквозь слезы ответила Агния. – Я подумала, что ты заболела.

– Ну что ты, маленькая моя, как я могу заболеть? Я же врач!

Заявление не отличалось достаточной логикой, но Агния поверила. На всякий случай приложила ладонь к теткиному лбу – не горячий ли? – и удовлетворенно, совсем по-взрослому кивнула.

Проходя мимо стола, Рина машинально взяла оставленную Светланой бумажку. Доставка суши. Маленькие яркие кусочки еды из чужой страны. Из чужой жизни. Перевернула. Цифры, составляющие номер, буквы, составляющие имя. Светлана Карамзина. Первое желание – скомкать и выбросить. Нет, не так. Порвать на мелкие кусочки и выбросить. А еще лучше – сжечь, а пепел развеять по ветру вместе с воспоминаниями о сегодняшнем разговоре. Как будто его не было. Только ведь не получится. Воспоминания останутся. Навсегда. И Рина, преодолев сиюминутное желание избавиться от жгущей руку записки, положила ее в шкатулку, где хранились материны письма, документы, ее и Агнии, и прочие важные для нее бумаги.

Ночью Рина долго не могла уснуть. Стоило голове коснуться подушки, как мысли, одна тяжелее другой, атаковали мозг, не давая ему отключиться. Если Агния – не дочь Евы, то где тогда Евина дочка? Ладно, если она, как Агния, живет в любящей ее семье. А если нет? Если из-за чьей-то досадной ошибки она осталась в доме малютки? Если до сих пор живет в детдоме, лишенная заботы и ласки любящих ее людей?

Промучившись всю ночь, Рина не выдержала и утром, поручив Агнию заботам соседки Оксаны, матери двоих сыновей, рванула в город, в роддом. Ей нужно было убедиться в том, что дочь Евы родилась в срок, с нормальным весом.

В роддоме ей не повезло. Несмотря на то что Рина сама была врачом, пресловутое цеховое братство, когда ошибки врача стараются целиком и полностью повесить на пациента, никто не отменял. И пусть врач, принимавший роды у Евы, уже давно работал в другой больнице, информацией о родах, в которых умерла роженица, никто делиться не собирался.

– Можете обращаться в суд, – сказала главврач роддома. И, судя по интонации, она была уверена, что решение суда, если он состоится, будет в пользу роддома.

Рина поехала в дом малютки, но там ее тоже ждала неудача. Директор две недели тому назад скончалась от сердечного приступа. Новая руководительница только приступила к исполнению обязанностей, и задавать ей какие-либо вопросы было абсолютно бесполезно. О Светлане Карамзиной никто из сотрудников не слышал. Рина хотела остаться в городе еще на день, чтобы вернуться в роддом и попытаться достучаться до его работников, но тут позвонила Оксана – с Агнией беда. Резко подскочила температура. Оксана уложила девочку в постель, напоила чаем с малиной. Но к вечеру девочка стала задыхаться. Пришлось вызвать «Скорую помощь». Сейчас Агния в больнице. Врачи ничего не говорят, требуют вызвать мать.

«Вот она, расплата за предательство!» – подумала Рина и кинулась в больницу.

При виде ее девочка радостно вскинулась на кровати, тут же зашлась сухим, лающим кашлем и бессильно упала на подушку. Лицо бледное, на скулах болезненный румянец, а в глазах – сумасшедшая радость.

Рина, как была, в уличной одежде, прижала к себе племянницу, чувствуя через больничную пижаму сжигающий ребенка огонь.

– Все будет хорошо, – сказала она и Агнии, и себе. – Ты обязательно поправишься, и у нас все будет хорошо.

Так она и сидела, баюкая девочку, пока кашель не успокоился, дыхание хоть и оставалось поверхностным, но выровнялось. А потом практически три дня не отходила от девочки, лишь пару раз съездила в Николаевку за нужными травами. Болезнь отступила, жизнь продолжалась. Мысли о настоящей дочери сестры приходили лишь ночью, когда жизнь в деревне умолкала ненадолго. А однажды Рине приснился сон. В почтовом ящике она обнаружила письмо. Чистый конверт, без имени получателя и имени отправителя. Надорвала конверт, вытащила сложенный вдвое листок бумаги с одной фразой: «Не беспокойся, у нас все хорошо. Ева». Ева? Сестра никогда не писала писем. Писать она, конечно, умела. Но вот выражать правильно свои мысли… Что значит – у нас все в порядке? У кого – у нас? Ева жива и девочка с ней? Тогда кого она похоронила на Андреевском кладбище? Труп сестры долго пролежал в морге, и хоронили ее в закрытом гробу – без каких-то церемоний. Нет, ерунда. Это точно была Ева. А хорошо все у нее и мамы там, за чертой, в другой жизни. Или все-таки нет? Немного позже, провожая Агнию в школу, она, сама не зная зачем – для почты было еще рано, – заглянула в почтовый ящик. Там лежал надорванный конверт. Абсолютно белый – ни имени отправителя, ни имени получателя, – и абсолютно пустой. Рина положила его в шкатулку, рядом с номером телефона Светланы. Примерно через год ей зачем-то понадобилось свидетельство о рождении Агнии. Она полезла в шкатулку. Конверт исчез. Перебрала все по листику. Материны письма были, документы были, листовка с телефоном была. Конверт исчез.