«Пусть их, – сказал он. – Маленькие люди наживают маленькие деньги на маленьких пороках. Они нас не касаются. А вздумай мы что-то предпринять, привлечем внимание, которое нам совершенно ни к чему».

Какая ирония в том, что жизнь у него отняли те, кого он защищал.

В том-то и загадка, воющая и рычащая, дурацкая загадка. Как люди – такие бедные, глупые, неразумные – умудрились убить одного из них? Разве не было с самого начала сказано, возведено в закон, что они не умирают? Они не способны ни причинить вреда, ни погибнуть,

(о, мать, где ты)

пока они здесь.

Конечно же, ответ дал тот, от кого Мэйси меньше всего его ожидал. Почти все тайные жители Винка повели себя одинаково: дрожали, тряслись, сами задавали множество вопросов, и в конце концов признавали, что ничего не знают, и умоляли Мэйси, пожалуйста, дать им знать, если найдет ответ.

(Но как тревожно было, когда кто-то не отвечал на его призыв, когда пещеры, каньоны и сухие колодцы, к которым он приходил и обращался, молчали, не отвечая на его зов, сколько он ни ожидал их явления – в шорохе чешуи, в журчании подземных вод, – не замечали его, не присоединялись к его обращению.) Сейчас он гадает – куда они подевались? Бежали? Или так перепуганы, что головы не смеют высунуть из обустроенных себе жилищ?

От старого Парсона Мэйси ждал того же, что от других, – может, даже желал, чтобы тот повел себя так же, потому что Мэйси никогда не любил старика Парсона, презиравшего все, чего они стремились достичь в Винке.

К его огорчению, Парсон ничего подобного не сделал. Он помолчал, подумал и сказал: «Верно, что никому из нас не позволено убивать другого. Или, вернее, мы это обещали, прежде чем перейти сюда. Но все ли обещали, Мэйси?»

«Как же иначе, – сказал Мэйси. – Если бы не обещали, нас бы сюда не допустили. Мы бы остались там. Значит, каждый из нас дал слово».

А Парсон сказал: «А что, если в Винке есть кто-то, кто… как тут говорят? – прошмыгнул с нами? Кто-то, живущий втайне или неспособный выбраться из того, что он есть?»

Мэйси сказал: «Такого не может быть. Кроме нас, никого нет. Все они всегда были нами, только нами и никем иным».

Парсон сказал: «Но это не так. Был иной. Еще до нас. Даже до меня и мистера Первого. Разве не так?»

Сперва мистер Мэйси растерялся. Что за бред? Старикашка свихнулся от одиночества.

А потом он сообразил, на что намекает старик, и когда эта мысль проникла в его разум, он побелел как полотно. И сказал: «Нет… нет, наверняка ты ошибаешься».

Парсон только плечами пожал.

Мэйси сказал: «Это должно быть ошибкой. Его здесь быть не может. Просто не может».

Парсон возразил: «В последнее время тут произошло немало такого, чего просто не может быть. Но если оно здесь, тогда у него есть веские причины нам вредить. И думаю, Она никаких обещаний с него не брала. Навряд ли вообще знала, что это пришло с нами. При условии, что я прав, конечно. Но другого объяснения не вижу».

Но эта мысль находит отклик в каком-то темном и жутком уголке души мистера Мэйси. Она подтверждает так много самых страшных догадок, что должна быть правдой. Что можно предпринять против такого

(лесного, своевольного и дикого)

создания. Они окажутся беспомощными. Такое создание непостижимо даже для них, а они многое постигают.

Мэйси на ходу поднимает глаза и не без удивления видит, что пришел.

На склоне холма перед ним приземистое и широкое здание середины века. Модернистский стиль, сталь и стекло, плоские крыши с широкими карнизами, окна во всю стену и нависающий над склоном голубой бассейн. Сейчас в доме темно, но Мэйси видит белые шары фонарей под стальными ребрами перекрытий и белые дизайнерские кресла, выстроившиеся на фоне изящной японской ширмы. Этому дому абсолютно не место в Винке; ему бы стоять в Палм-Спрингс или Палисадесе, а не в сонном городишке Нью-Мексико.

И Мэйси, чуть слышно вздохнув, произносит.

– Я снова дома, снова дома, джигити-джиг!

Он достает из кармана ключи, по извилистой дорожке идет между безупречной формы кипарисами (каждый подсвечен отдельным фонариком), приближается к передней двери, отпирает замок и заходит домой.

Прихожая белая-белая, ужасающе белая. Белые мраморные стены, белые мраморные полы, а то, что не белое (столы, картины), то попросту черное. Это потому, что Мэйси предпочитает дома не видеть цветов; ощущение цвета ему непривычно и раздражает.

Но сейчас он замечает цвет. Кричаще яркое пятно под ногами. Эти цвета называются «розовый» и «желтый», и Мэйси, совладав с раздражением, понимает, что видит стоящий посреди прихожей подарок в нарядной обертке. Подарок снабжен еще и непомерно огромным розовым бантом, а к банту привязана белая этикетка. Рассмотрев ее, Мэйси читает: «Скоро буду! М.»

Мэйси чешет в затылке. Это, как и внезапное вторжение цвета, для него внове – он никогда еще не получал подарков. Он задумывается, что с ним делать. Процедура ему не особенно знакома, но все же он знает, что с подарками обращаются единственным способом: их вскрывают.

Так он и поступает. Он снимает крышку и находит внутри груды розовой папиросной бумаги. Сдвинув верхний слой и не найдя под ним подарка, он запускает руки по локоть в розовую бумагу и дивится – почему это коробка не по размеру подарка? Или (но даже ему известно, что это нелепо) в коробке одна бумага?

Но вот его пальцы касаются меленького, сухого, шершавого предмета, примостившегося среди упаковки. Отдергивая руку, он невольно отмечает, что все огни в доме слабо мигнули как раз в тот момент, когда его пальцы задели маленький… что бы там ни было.

Проникшись любопытством, мистер Мэйси разгребает бумагу, раскапывает и хватает маленький твердый предмет. Тот тоже завернут в розовую бумагу, и Мэйси принимается срывать обертку.

Слой за слоем форма предмета проясняется (а свет мигает все сильнее, сильнее и сильнее), и, наконец, сорвав последний слой, Мэйси утверждается в том, чему не верил.

Он держит в руках маленький кроличий череп с пустыми глазницами и мелкими жемчужинками зубов. Он вертит его в руках

(и не чувствует, как где-то в доме отворяется дверь, невидимая крошечная дверца, пробой в кожуре мира, и в отверстие врывается черный эфир?)

Рассматривает его и думает, что за дурацкий подарочек, но его размышления прерываются.

В прихожей слышен щелчок. Мэйси ищет глазами, что щелкнуло, и натыкается взглядом на маленький (разумеется, черный) столик в конце коридора. На нем стоит блюдо с декоративными черными шарами, и те сейчас щелкают друг о друга, словно кто-то потряхивает блюдо.

А затем происходит то, что мистер Мэйси находит странным: медленно, по одному, каменные шарики поднимаются с блюда и зависают в воздухе.

Мэйси смотрит, обомлев, глаза уже болят от мигающих ламп. Он отворачивается к окну в конце прихожей. В стекле отражается гостиная, и видно, что все его вещи всплыли в воздух и там: дизайнерские кресла болтаются, словно на невидимой веревочке, журнал «Походы в степях юго-запада» трепещет страницами.