— Уходите немедленно! Я вызвала полицию, бригада приедет с минуты на минуту. — Наконец, выдыхаю.

— Окей, красавица, пойдем парнишку твоего встречать. Он ведь скоро придет?

— Только попробуйте тронуть Даньку! Я сама убью вас! — кричу что есть мочи, но за дверью слышится мерзкий, пренебрежительный смех, а затем и удаляющиеся шаги.

Господи, как же мне страшно! Руки трясутся, как в лихорадке, лицо пульсирует от прилившего румянца, живот скручивает в болезненном спазме. Еще и Данька недоступен. Вот включит телефон, отругаю его! А потом и всыплю по первое число! Я ужасная мать… Даже не знаю номера телефонов его друзей-музыкантов, а Лева из универа не занимается музыкой. Ему бесполезно звонить.

Медленно возвращаюсь в спальню и ложусь на кровать. Глубоко вздыхаю, подкладываю под ноги валик и пытаюсь расслабиться. У меня есть еще один малыш, и я не имею права навредить ему. Глажу живот по часовой стрелке, а потом начинаю петь колыбельную. Первую, что приходит на ум… Давно же я их не пела.

«Баю-баиньки баю…». Кажется, волнение только нарастает. Голос звучит визгливо, истерически. Я напрягаюсь, как тетива, вздрагиваю, словно меня ударили кнутом. Пожалуй, стоит прекратить пение. Замолкаю в тот момент, когда звонит телефон. Данька! Слава Богу, вот засранец!

— Господи, Данечка, ты где? — напряжение медленно покидает меня. Улетучивается, словно его и не было. А потом в мой обессиленный голос возвращается сталь. — Почему телефон был отключен?

— Мамуль, мы репетировали. Я всегда отключаю, просто ты раньше не замечала. Что случилось?

Вот оно счастье! Сиюминутное, от которого замирает дух и приятно щекочет под коленками.

— Данечка… — пропускаю мимо ушей «раньше не замечала» и всхлипываю, вмиг растеряв самообладание и превратившись в квашню. — Раду похитили, а под моими дверями стоят какие-то амбалы. Езжай к бабушке, а лучше позвони Егору… Вадимовичу. Тебе угрожает опасность.

— Мамуль, не понимаю… Егор…эм… Вадимович во что-то вляпался? Преступное?

— Нет, наоборот. Вывел на чистую воду конкурентов. Утром сожгли его склад.

— Во дела. Мам, я добавил Раду в специальное приложение, там друзья видят местоположение друг друга. Я могу проверить, где она.

— Хорошая идея. Только позвони сейчас Егору. Или папе… Ты не должен выходить из помещения один. Ты понял, Данька?

— Понял. Не волнуйся, мам. 

Проходит бесконечно много времени, прежде чем в подъезде начинается оживление. Захваченная врасплох и безумно счастливая, в помятом домашнем сарафане я бегу на звук родных голосов и широко распахиваю дверь. Встречаю Егора, как есть — взлохмаченная и румяная от волнения, борясь с желанием крепко его обнять, ободрить. И все же отступаю, стесняясь Даньки и незнакомых мужчин, вошедших следом.

— Данечка, родной мой, хороший. — Обнимаю сына и внимательно, по-матерински, оглядываю его.

— Мама, ну, перестань. — Бурчит он и отстраняется, выпуская наружу подростковые иголочки.

— Лиза. — Егор, напротив, обнимает меня так крепко, что ребра хрустят, как молодая ивовая лоза. Втягивает воздух в пульсирующей ямке у меня на шее, гладит спину и шепчет одержимо, — Лиза, я так испугался. Слава богу, что ты цела. Слава богу. Я думал, с ума сойду, если еще и ты...

— Елизавета Андреевна, кхм… — виновато, просительно отвлекает нас мужчина. По всей видимости, следователь. — Вы сможете опознать людей, угрожающих вам?

— Они закрывали дверной глазок пальцем или каким-то предметом. Я видела только их удаляющиеся макушки. Ну… когда они решили совсем уйти. Один здоровый, как бык, бритоголовый, татуировка на шее сзади. Надпись не разобрала, к сожалению. Второй мужчина — брюнет, невысокий, крепкий. Возраст не могу определить — скорее, среднего.

— Может, были особые приметы? Акцент, одежда? — деловито интересуется следователь.

— У одного голос чрезмерно хриплый, скрипучий. И акцент такой… он протягивает гласные, акает. Кажется, так в Москве говорят или в средней России. Может, он родом оттуда?

— Да, мне звонил тот же! — вспыхивает Егор. — Лиза, мы можем пройти на кухню?

Черт, мы ведь так и стоим в коридоре. Вот я дуреха, и не заметила ничего от радости!

Я окончательно успокаиваюсь и приглашаю гостей к столу. Включаю чайник, сервирую чайный стол. Проворно кручусь, замечая на себе взгляд Егора. Его глаза улыбаются, тепло и ласково, любяще…

— Нам надо ехать на место, где держат Раду, — получив какое-то сообщение, отрезает следователь по имени Алексей. — Саша, смотри, — говорит второму мужчине, помоложе, — похоже, наши опера под прикрытием нашли здание. Прислали геолокацию.

— Постойте! — Данька вскакивает с места. — Телефон Рады появился в сети. Она во-от здесь.

Егор 

— Так чего мы медлим? — взрываюсь. Стул подо мной трусливо скрипит, когда я встаю, не выдержав шквала переполняющих эмоций.

— Егор Вадимович, вам лучше остаться здесь и не подвергать себя опасности. — Фирменным успокаивающим тоном произносит Алексей. — Поверьте, вы только помешаете. — Он взмахивает руками в примирительном жесте и смотрит виновато, как будто снизу вверх.

— Это не обсуждается. Васильков ждет в машине, мы отправляемся с вами. — Отрезаю я и перевожу взгляд на Лизу. Застывшее в ее глазах понимание придает недюжинной уверенности. Там моя дочь! И Алексею придется пристегнуть меня наручниками, чтобы остановить.

— Хорошо, — тяжко вздыхает Алексей. — Только без самодеятельности.

— Егор, может, не надо? — взмаливается Лиза и бросается ко мне. Беззастенчиво кладет ладони на мою грудь, а я чувствую, как исходящий от них жар достает до самого сердца.

— Все будет хорошо, Лиз.

— Будь осторожен. — Она прижимается ко мне, а за спиной словно вырастают крылья…

Тяжело, со скрипом, будто ржавые шестеренки, в голове крутятся мысли. Собираются в причудливую картинку сами собой, против воли, и в этой картинке я вижу только одно лицо, знающее о существовании Лизы — Илона. Да, о ней с недавнего времени знают Васильков и Лилечка, но только Илона желает нам зла.

Илона! Вот кто организовал это все. Хитроумно, тонко, не вызывая подозрений. Умело подставляя тех, кто не решился бы усугублять свое положение еще больше. Надо было сразу догадаться, учитывая сумму выкупа. Миллион долларов — мелочь для Чистякова или Лунева. Они не стали бы мараться и играть с законом из-за таких денег.

Машину потряхивает, когда мы сворачиваем с трассы на проселочную дорогу, ведущую к гаражам. На въезде в кооператив дежурит группа замаскированных под автомехаников оперативников. По просьбе Алексея Вася паркуется внутри одного из гаражей. Я выхожу в темное, пахнущее сыростью холодное помещение, и этот холод, отвратительный, почти могильный затапливает сознание, овладевает им, превращаясь в грязный шар или облако. Оно нависает надо мной, наполняя страхом — в таком же гараже сидит моя дочь, связанная, измученная, голодная. И эти мысли ничего, кроме беспросветности, не дают. Угнетают и мучают. Шар разом лопается. Идет трещинами — тонкими, как паутинка на поверхности подмерзшего стекла, впуская голос Алексея и вместе с ним свет надежды.